Айт лишь вздернул бровь, услышав ее предложение, но уловив в нем лишь обычную заботу - покачал головой.
Благодарю, миледи, но пустяковый порез не стоит того, чтобы затруднять слуг излишней беготней по лестнице.
Она ушла. Глостер некоторое время стоял, гладя на закрывшуюся дверь, а потом продолжил одеваться. Сменил позаимствованые штаны, с пятном натекшей крови на боку - на свои собственные, заправил, и привел в подобающий вид рубашку, встряхнул, и надел уже почти просохший камзол. На черной ткани не оставалось разводов от высохшей дождевой воды. Вытянув воротник, и застегнув крючки, он поглядел в тусклое бронзовое зеркало, убедился, что выглядит как обычно, и завершил свой туалет, застегнув пояс с мечом, привычно плотно стянув его на талии и передвинув кольца, держащие ножны на положенное им место. Кинжал предстояло еще долго чистить, и он оставил его на столе.
Бок ощутимо подергивало и разливало тупую боль вверх по ребрам, отливало на левую часть живота и спины, ползло мерзким, тянущим ощущением наискось из-под ребер к паху. Виной тому конечно был не порез, который и вправду был пустяком, а глубокий ожог, в который тот превратился. Впрочем, ничего нового тут не было. Глостер давно привык к ранениям, в его жизни случались и такие, от которых он с десяток раз уже узнал бы, кем ему предстоит быть в следующей жизни. И хотя после любой раны, особенно прижженной - неизменно начиналась лихорадка - долгий опыт подсказывал, что собирается она далеко не сразу, подкрадывается постепенно. Но даже если бы его уже колотило в ознобе - он все равно бы отправился вниз.
И дело было даже не столько в силе духа и воли, сколько в беспримерной, болезненной гордости, и совершенно нечеловеческого упорства, которое проще всего было бы назвать ослиным упрямством. Остаться у себя? Признать свою слабость? Во всеуслышание объявить о том, что не в состоянии сделать такую простую вещь как спуститься по лестнице? Вообще сказать о том, что он чего-либо сделать не в состоянии?
Не в состоянии был маленький горбун давать отпор наседавшим на него мальчишкам, каждый из которых был вдвое старше и втрое тяжелее и сильнее него. Так вопили тогда ему его слабенькие силенки. Не сможет калека орудовать мечом. Не справится, не сумеет, не осилит. Останется слабым. никчемным, смешным, СЛАБЫМ….
Быть слабым для него означало быть смешным.
Довольно Глостер натерпелся насмешек в жизни. Довольно стирал кулаками и затупленным мечом усмешек с лиц своих мучителей, превращая их насмешливые ужимки в гримасы страха.
Он скорее предпочел бы умереть, чем хоть на секунду признаться в собственной слабости. И уж тем более не стал бы этого делать из-за такого пустяка как порез в полпальца глубиной, и такой же ожог. А лихорадка придет потом… потом….
Продлится ли она лишь ночь, и схлынет ли поутру, как это часто бывало? Или разгорится сильнее? Заранее этого не мог никогда определить даже Илдред.
На мгновение у него мелькнула мысль - никогда ранее не свойственная. А что если лихорадка и вправду будет такой, что позволит задержаться в замке?!
Мысль была сладостной и мучительной одновременно. Но допускать ее от не желал. Там будет видно. И даже с лихорадкой, если он хоть немного будет в состоянии держаться в седле - они продолжат свой путь - какие бы потаенные желания не пробудились в его сердце, какими бы осложнениями это не грозило. Просто потому что ДОЛЖЕН.
Айт спустился вниз. Неторопливо, оберегая левый бок, и стараясь не замечать дрожания факельных огней, и неприятного подташнивания.
Все это бывает, знакомо, и обычно.
Не зная, чем занять себя до ужина, и не желая никому мешать, а более всего - не желая попасться раньше времени на глаза кому-либо из бароновых потомков, и быть вынужденным выслушивать дежурные речи о будущем урожае, о мелких местных дрязгах, и прочем, составляющим сосредоточие жизни большинства мелких феодалов - он отправился в комнатку, куда поместили его солдат, проверить, как у них дела, и как они устроены.
В комнате раздавался дружный храп. Вояки спали на натасканных, видимо предусмотрительной прислугой, брошенных прямо на пол матрацах, набитых соломой, укрывшись плащами, и выводили носами подчас весьма затейливые рулады. Тело Макколли, обернутое его же плащом, лежало в углу, подальше от печи, у наружной, холодной стены. Все правильно - хоронить его под дождем, и вымокнуть повторно, ни у кого не вызывало никакого желания. А что касается сна в одной комнате с мертвецом - так у солдат это не вызывало никакого дискомфорта. К тому же он не храпел, что было несомненным плюсом.
Остатки угощения со стола были уже убраны, но запах еды в комнате остался, и Глостер мог быть уверен, что его люди сытно поужинали. Вот и хорошо, пусть поспят подольше. Сон и еда - главные плюсы в их нехитром быте, так отчего же не воспользоваться отдыхом.
В обеденный зал он вернулся уже знакомой дорогой, не желая шастать по залу. Тут было почти совсем темно, потому что снаружи окончательно стемнело, свечей не зажигали, и только большой камин, в котором трещал огонь, освещал помещение, бросая на каменные плиты пола и стены - причудливые отсветы. Айт остановился у камина. Он слышал как там, за его спиной потихоньку начинали сновать взад-вперед слуги, накрывая к ужину, но не оборачивался. К чему было их смущать, да и на что там смотреть. Он ждал, и смотрел на огонь - как несколько часов назад. Сейчас правда с него не текла вода, на шкуре прибавилась очередная отметина, но эти несколько часов таили в себе столько, что казалось, что это было целую вечность назад.
Ее голос раздавшийся за спиной, заставил его обернуться. Но она вошла не одна. Сразу за ней появилась еще одна девушка. Другая. Третья. Заученно присев, девицы все как одна отводили глаза. хотя можно было не сомневаться - стоит ему отвернуться, как жадные, любопытствующие, оценивающие глаза устремятся на горб. Ну и ради всех богов, какая разница-то. Пусть смотрят, если хотят.
Кенна, Гленна, Ронна, еще одна Кенна….еще какая-то дева - не то девица, не то жена кого-то из сыновей… неважно.
Имена скользили вне сознания, да и по лицам их Айт лишь слегка скользнул взглядом. Как все-таки сильно она, Элис, отличалась от них. Однако теперь они были не одни, и Глостер, воздавал ей лишь то сдержанное внимание,какое и приличествует хозяйке дома. Поначалу робевшие девушки поглядывали друг на друга. Было видно, что им ужасно хочется обсудить увиденное, промыть хорошенько косточки незваному гостю. С каким-то вялым любопытством Айт думал - интересно было бы услышать. Может услышал бы что-то новое. Но тут же понимал, что - неинтересно.
Собственно интереса он сейчас не чувствовал. Как и голода, хотя ничего не ел почти сутки. Глостер лишь едва притронулся к угощению, ровно настолько, чтобы подобная воздержанность не была понята превратно и не нанесла бы оскорбления хозяевам.
Его ощутимо мутило от запахов еды, и это ощущение становилось все сильнее. По спине раз за разом - вначале редко, потом чаще, стали пробегать ледяные пальцы озноба. Бледная кожа понемногу расцвечивалась на скулах блеклым цветом старого кирпича, который, однако, становился гуще.
Знакомые признаки.
Глостер извинился, и ушел к себе, не дождавшись конца ужина. Его мутило все сильнее. К голове приливала кровь, в ушах шумело. Все сильнее стягивал озноб его искореженную спину. Он едва одолел подъем по лестнице, благодаря богов, что его никто не видит, и буквально ввалился в комнату.
Тут было прибрано. Что ж, в добрый час.
Он едва заставил себя снять сапоги и пояс с мечом, положив, впрочем, оружие у изголовья кровати. От нараставшей слабости, от растущего в глубине пожара - он пошатывался, едва давил тошноту. Покрывало было стянуто. Тем лучше.
Глостер повалился на кровать, уже даже не стараясь щадить спину.
Пожар набирал силу, и пополз ало-черно-багровыми разводами в темноте под закрытыми веками.
