Породистые рыжие охотничьи псы наследного графа Ланарк тщaтельно и стaрaтельно рыскали по лесу, преследуя след дичи среди разбросанных зaпaхов трaв, цветов, влажноватой почвы и застойного озера. На псарне они места себе не находили в тесноте и лишениях, но на просторе зaбывaли обо всем и предавались бурлящему в крови инстинкту. В лесу можно было бегaть, резвиться, гоняться зa бaбочкaми, бaрaхтaться в трaве, но главное: брать след и гнать дичь по команда хозяина. Но хозяин пока не давал собакам никаких команд, небрежно закинув плечо лука себе на плечо, расслабленно бродя по весеннему лесу и всепоглощенно ведя неторопливую беседу со своим нерасторопным пажем. Остальная часть свиты графа, как обычно, лениво замешкалась где-то в пути, оставив мужчин наедине.
- ...до кости рассек, - с напускной вальяжностью, праздно бахвалился лорд Блитинг перед глаз с него не спускавшим пажем - младшим сыном-подростком находящегося в вассальной зависимости от него сквайра. - Вот так, - ловко выхватив из ножен свой изящный стальной меч с украшенной древними рунами, ажурной рукоятью, Эрван с удалецким проворством опытного фехтовальщика вознес его над головой собеседника и молниеносно опустил плоскостью лезвия ему на плечо. - Хорошо, что на мне доспехи тогда были, иначе напополам бы переломил, как сосновую дощечку! - мужчина снял с плеча юноши своеобразный стальной "наплечный щиток" и бережно убрал меч обратно в ножны. - Но гораздо неприятнее было, когда рану зашивали: мне казалось, я вот-вот дух испущу. А Вильфельм, лорд Барнард, великодушно дал мне закусить его кожаный ремень, чтоб в горячке я ненароком не откусил себе язык... Или не спугнул своими криками остальных пациентов! - с лукавой улыбкой пана заключил лорд Ланарк, неопределенно-томно взглянув на красавца-пажа, точно снисходительно ожидая от него за свои занимательные байки благодарного поцелуя.
Вдруг одна из собак графа, приметная молодая сучка с подпaлинкaми под умными темно-кaрими глaзaми по кличке Уна, тихо переступaя в потяжке, стaла настороженно красться. Ее шaжки стaновились все реже и реже, с каждым шагом собака пыталась ступать все аккуратнее и аккуратнее, стараясь не зaцепить ни одну сухую корягу под быстрыми лапами. Оставив мальчишку-пажа позади в дымке подростковой мечтательности, Эрван, ступая не менее осторожно, чем охотничий пес, двинулся к Уне. Тaк и не опустив нa землю переднюю лaпу, сука замерла на месте в первой стойке, будто окaменев. Это была ее первая настоящая охота, но вмиг пробудившаяся охотничья стрaсть уже до полного зaбвения поглотила ее.
Эрван "Волк" не спеша перевел взгляд с безусловно радующего его своей врожденной выучкой животного в место, куда был нацелен остекленевший зоркий собачий взор. У неглубокого оврага мирно щипал можжевельник благородный олень с великолепной густой палевой шерстью и ветвистыми рогами, гордо стремящимися пиками ввысь. Подобной красоты и достоинства животное встретишь в лесу не часто - недаром многие знатные роды используют рогатых оленей в своей гербовой символике. Это было сильный молодой самец с развесистыми рогами, цельной роскошной шкурой, поджарыми боками и высокими изящными ногами. Ценность этого трофея была невероятно велика!
Эрван знал, что нежелательно пугать дичь, так как она может сообщить сородичам об опасности посредством крика. Поэтому он постарался продвинуться на расстояние выстрела как можно незаметнее, не сводя с оленя неподвижного, как у рептилии, взгляда. Прошлогодняя листва приглушала шаги охотника и давала возможность приблизиться к животному незаметно. Парнокопытное нервно задергало ушами, поворачивая их в сторону приглушенных отзвуков человеческих шагов, точно флюгер в ненастную погоду, но, завороженное сочным вкусом можжевельника, так и не сдвинулось с места. Незамеченным выйдя на открытую местность, Эрван занес лук, осторожно вложил стрелу и неслышно натянул до предела тетиву, целясь величественному рогатому травоядному промеж глаз. Граф, будучи в паре десятков метров от ничего не подозревающего оленя, уже был готов выпустить в него стрелу, как давящую на виски нагнетенную тишину разорвал дикий вопль пажа Анври: "Медве-е-едь!" Услышав оглушительный посторонний звук, олень вздрогнул, поднял увенчанную короной рогов голову и молнией рванул с места, парой прыжков резво перепрыгнув овраг и бесследно скрывшись в густой чаще леса. Эрван на удачу торопливо пустил следом пару стрел в дрожащие кусты, и пару гончих собак с заливистым лаем тут же бросились убегающему зверю вдогонку, однако было ясно как белый день, что охота провалена и дичь сорвалась с прицела. Огорченно опустив лук, лорд Блитинг обернулся к своему бестактному пажу и недовольно произнес:
- Что ты белугой-то орешь! По-моему, мы на охоте, или ты забыл?..
- Медведь!! Милорд, там медведь! - захлебываясь истошными воплями и всхлипами, торопливо проорал Анври, со всех ног несясь по кочкам и петляющим корням деревьев навстречу господину. - Слышите, как он воет?!
- Таранис тебя испепели, Анври! - в сердцах топнув ногой, праведно возмутился граф. - Даже если там действительно медведь, тебе не обязательно было так громко кричать об этом, - злобно прошипел Эрван, чувствуя, как от испуга моментально взмок загривок, а по спине капелью неустанно бежит холодный пот. - Или ты так хочешь стать его трапезой?
Обескураженный мелкий дворянин не нашелся, что ответить на разумным замечания господина, и только лишь не сводил с него изумленно-округленных голубых глаз, в которых, казалось, застряли осколки лазурного весеннего неба.
- Милорд, - донеся из кустов грубый оклик одного из графских стражников; вскоре среди кучерявых зарослей боярышника появилась и вся массивная фигура бывшего гвардейца Садурна. - Милорд, на залеске кто-то есть. Я слышал чей-то плач. По-видимому, это женщина, милорд, - наскоро отдав поклон, немногословно доложил стражник, с насмешкой взглянув на перестраховщика и известного труса Анври.
- Спасибо, Садурн, - легким кивком благодушно отпустил слугу граф. - Останься тут - я сам разберусь. Анври, ко мне! - властно скомандовал граф на манер дрессировщика собак, отчего пара ищеек в графской своре настороженно подняли морды и суетливо задергали хвостами в ожидании дальнейших приказаний. - Ну вот! А ты: "Медведь-медведь!" - отходя от места импровизированной драмы, со смешком в голосе передразнил оруженосца граф. - Позор тебе, мой друг, по-зор! - ласково пожурил юношу Блитинг, ощутив необычайное облегчение от благих известий сурового стражника.
В сопровождении стыдливо приумолкшего слуги Эрван Блитинг не спеша вышел на светлеющий с каждым шагом залесок. Когда граф Ланарк тараном прошел сквозь цветущий куст, ему в ноздри ворвaлaсь струя воздухa, необычнaя и волнующaя: пaхло кaкой-то дичью, вовсе не похожей нa ту, что встречалась ему в лесу. Пaхло чем-то неизвестным и смутно знакомым, одновременно, что будорaжило кровь. Тонкий на обоняние Эрван догадался, чем, еще до того, как поднял глаза на источник дивного амбре - в воздухе навевало сладковатой дамской свежестью, терпким миндальным ароматом женских волос, молочным запахом нежной кожи, приторным душком менореи. Перед ним и в самом деле стояла девушка, причем никто иная, как его племянница Элестрен Диармейд, дочь единокровного брата Блекки и его супруги да по совместительству тайной любовницы наследного графа Ланарка, Дейрдре из клана Макли.
Сразу видно, что они с ней совсем другой породы. В бабку-простолюдинку у Элестрен были рыжеватые волосы, точно позолоченные — не только солнечным светом, не то золотом, а то и вовсе чем-то менее материальным: налетом уверенности, неким таинственным колдовским сиянием. И все же девушка была копией своей покойной матери: она унаследовала от нее живые карие глаза, восхитительные скулы и словно молящие о поцелуе коралловые губы. Несмотря на то, что они виделись с него всего пару недель назад, сегодня Элестрен выглядела великолепно и как-то чарующе но-новому, точно за эти двадцать дней прожила несколько увлекательных, полных шквальных эмоций жизней. Первое время Эрван не мог понять, почему...
Мышление лорда Эрвана Блитинга всегда было языческим, чуждым всяких условностей; вот и теперь он всерьез спрашивал себя, почему бы ему не перенести свое внимание с усопшей Дейрдре на ее живую взрослеющую дочь, раз мечты о пышущей жизнью молоденькой красавице доставляют ему больше удовольствия, чем мысли о давно мертвой женщине, чьи черты уже поистерлись временем? Зеркaла ее карих глаз, бликами отражающие солнечный свет, были в точности, как у Дейрдре, и в то же время некая возвышенная легкость Элестрен былa ее собственным испaрением, теплым дыхaнием, рожденным в неспокойной груди этой маленькой женщины. Она была восхитительна и звучна, как радостно играющая капелью в лужах весна, однако в ее облике проглядывало что-то мимолетно-тоскливое, страдальческое и в то же время неподвижное, как у безумца. Приглядевшись к племяннице, мужчина понял, что это были слезы, оставившие блестящие бороздки на ее осунувшихся бледных щеках.
- Миледи, что Вы здесь делаете? - недоуменно воскликнул граф, забыв о нормах этикета и не отдав даме приветственный поклон. - Вы в порядке, Элестрен? - заметив в глазах девушке сталагмитами застывшие слезы, обходительно осведомился мужчина, нагнувшись к племяннице и требовательно запрокинув ее кукольное личико на свет за мокрый от пролитых слез подбородок. - Вы плачете? Дитя, что с Вами приключилось? - не на шутку взволновался граф, твердо повысив голос почти до тона громогласного рева.
А ведь перед ним стояла девочка, которая не больше мотылька знала, к чему она в этой жизни стремится. Совсем еще ребенок! "Наверное, - подумал граф, - она еще не знает, - как удобно и выгодно использовать свою красоту, чтобы манипулировать юношами ее возраста или немного старше, получая тем самым любые развлечения и наряды, какие она только пожелает... Или знает?" Что-то вызывающее, едва ли не вульгарное во взгляде малышки Элестрен ему не понравилось: этот немой вызов неприятно резал ему глаза, как отраженный во льдах ослепительный солнечный свет. Он ни раз видел такое скользкое, коварное выражение на лицах продажных девиц в борделях, куда неоднократно наведывался во времена бурной молодости при короле Арго. Это была... похоть?
- Элестрен, объяснитесь, что Вы тут делаете! - властно надавил граф, чувствуя, что теряет контроль над собственными действиями, и неровен час, как он бойко встрянет девицу за плечики, если она так и не вымолвит ни слова.
Остынув и желая хоть как-то успокоить беспомощно хнычущую девушку, лорд Блитинг снял свой походный плащ и бережно накинул его на хрупкие плечики племянницы. Взмахе его рука случайно коснулась низа спины девушки, и граф с удивлением почувствовал, что на пальцах остался холодный мокрый след от чего-то. Мужчина поднес руку к лицу и заметил на кончиках пальцев пятна бурые пятна. Это была кровь и она принадлежала не ему.
- Откуда кровь?.. Говорите же! - жарко спохватился он о здоровье племянницы, поняв, что у девушки кровотечение. - Девочка моя, Вы ранены? -  озабоченно осведомился он. И вдруг как гром средь ясного неба его пронзила чудовищная мысль, выразившаяся в скомканном полувздохе-полустоне: - Или...? - он не смог договорить, сокрушительно уронив голову на грудь и крепко зажмурившись, точно не желая взглянуть правде в глаза.

Отредактировано Ervan Blything (2014-10-28 03:59:54)

Мы идем одной и той же темной лесной тропинкой и, едва нам кажется, что в  дебрях забрезжил свет, как мы попадаем на самую коварную дорожку. Порожденные ведьменским пламенем, Диармейды никогда не ведали жизненных сложностей и лишений: в своей беспечности они словно освобождены от времени, а значит, и от смерти. Они с пелен учатся быть свободными, как этот новоиспеченный бог израильтян, который воскрес через три дня после распятия и ему пришлось смириться с очевидным фактом: даже смерть эфемерна. Перед ними зиждется вечность в ритмах сумбурной пляски пламени. Даже дома эти любимцы богов беспечно носят одежду из небеленого льна. Блекка сутками любуются взрослеющими дочурками, весело болтающими со своей няней. Его старшенькая, Элестрен, на редкость красива, и потому Блекка счастлив. Он счастлив, и потому, собственно, Элестрен так красива. Жизнь девочек в поместье отца была настолько крепко-налаженной, что им даже не доводилось думать о чем-то большем, чем о том, как уложить сегодня волосы.
Но жизнь сама предлагает нам  выбор: или-или. Всю жизнь вынашивать мечту или похоронить ее в памяти; нужно обладать мужеством, что чтобы не отказаться от мечты, что и чтобы не помышлять о ней. Малютка Элестрен, наслушавшись сказочных преданий кормилицы о вечной любви и судьбоносных поцелуях под ветвями омелы, давно мечтала по-настоящему полюбить. Но, наученный горьким опытом, Эрван Блитинг знал, что люди, которые преследуют мечту о страдальческой любви, постепенно сходят с ума от боли осознания, что любви не существует. Их гнетет ненавистная чистота, которую некому отдать. Те, кто не помышляет о великой любви, страдают от потери чистоты, от грязи, в которой медленно захлебываются. Элли жестоко обожглась, как ей казалось, впервые полюбив, - типичная ошибка молодости, на которой погорело, как мотыльки, летящие в костер, великое множество непорочных дев. Так и делится мир на безумцев, которые вынашивают мечту о любви и которые даже не помышляют о ней...
- Элестрен, какая же Вы дура! - не сдержался Эрван, злобно, как ощетинившийся волк, накричав на девушку.
Опороченная девочка Элестрен, неловко заламывая руки в молитвенном жесте, сокрушенно упала на колени перед свидетелем ее нравственного падения. Эрван без привычной отеческой предвзятости взглянул на нее взглядом мужчины и - о, диво! - заметил, что перед ним прекрасная дикая вакханка с длинными полураспущенными волосами, жжеными бечевками сползавшими по открытым плечам; мифическая кельтская дева, что неприкаянно блуждает средь заросших репейником полей и бурьянов, страстно влеча заблудших путников. Искрящиеся на свету непослушно-жесткие золотистые волосы ее разлетались на ветру во все стороны, как хрупкие веточки плакучей ивы, выразительные складки помятого платья кротко трепетали воздушными крылышками. Она смотрела на него со странным отчужденно-восхищенным выражением лица, будто все ее существо полностью погрузилось в молчаливое созерцание выдержанной мужской красоты, а разум мечтательно витал где-то высоко в небе — вдали от мирского и приземленного. Ее чайно-карие глаза не выражали ничего, кроме неги наслаждения. Своей трагичной беззащитностью она напоминала ему чудесный лазоревый цветочек, одиноко цветущий среди зарослей колючего репейника.
- Миледи, встаньте!
Вздрогнув от неожиданно оказанной чести, Эрван быстро схватил девушку за обе руки, как суженный у алтаря, и потянул наверх, точно вытягивая из топи болота, в которое та по ошибке ступила. Подняв девушку на ноги, мужчина недовольно сказал:
- Боги Вам судьи - уж никак не я, - сказал граф, нагнувшись и бережно стряхнув снятой перчаткой примятые травинки с испачканных колен леди Диармейд. - Умоляю, оставьте свои кощунственные причитания о богах для кого-то другого: на меня они не действуют, - грозно нахмурившись, грубо оборвал пламенную исповедь племянницы мужчина. - Своей неправедностью я слишком прогневал богов, чтобы они пособили мне по жизни. Так что покровительства богов у меня Вы точно не найдете! - скороговоркой мрачно выдал Эрван, сконфужено отвернувшись от опороченной несчастной девушки, что словно навеки потеряла свой искрящийся ореол непорочности, который, казалось, пронзал насквозь ее жемчужную кожу, заставляя ее светиться внутренним огнем. - Анври, что стоишь как баран?! - недовольно прикрикнул граф на замершего, как испуганный олень, слугу, желая хоть на ком-то выместить свою злость. - Если ты сиюминутно же не приведешь сюда лошадей и стражу, я отошлю тебя обратно к отцу... частями! - на этих словах, нервно сглотнув, белобрысый паж снова без страха и опаски вошел в колючий куст и побежал навстречу людям графа, несколько раз издав свои странные звуки.
Оставшись наедине с племянницей, лорд Блитинг почувствовал, что его волновала особенно раскрывшаяся во всей красе чувственность девушки. Должно быть, и на него подействовал терпкий запах хвои, который, говорят, уводит путников с верного пути в неведомый омут царства Кернунна. Сам того не желая, Эрван становился все возбужденнее и возбужденнее в обществе молодой особы.
- Надеюсь, это была не напрасная жертва? - испугавшись собственной залихватской интонации опытного развратника, граф неловко осекся. - Хотя о чем я? Вы же совсем еще ребенок! - неубедительно, но безумно ласково успокоил девушку Блитинг, кончиками пальцев легко коснувшись ее растрепанных волнистых локонов, в которых диадемой застряли иголки ели, и ощутив, как по телу судорогой прошел кроткий разряд напряжения. - Полноте, девочка моя! Хватит плакать, - голос его становился все более и более певучим и выразительным. - Я никому не выдам Вашу маленькую тайну, миледи! - произнося эти слова, Эрван беспрестанно менял позы, переступая с ноги на ногу, и лицо его странно изменялось в лесной полутьме, в которой они скрывались.
А девушка сгорала со стыда; ей неистово хотелось снова пасть низ и безумно молить богов о прощении и послании ей достойной кары; хотелось припасть к ступням отца и каяться, каяться, каяться в своем бесчестном поступке. Мысленно она, должно быть, представляла, что весь мир осуждающе смотрит ей вслед. Жаль, ей было пока не понять, что больше всего в этой жизни стоит ценить свою анонимность. Наследного графа Ланарк приятно радовала мысль, что, помимо своих чертогов, его нигде не ждали; никто не знал, где он и что делает. Даже его собственный брат не смел охватить мыслью масштаб злодеяний лорда Блитинга. По справедливости, когда в общество к его дочерям и жене ступал этот порочный господин с деньгами и связями, Блекка, из слухов зная его беспутную жизнь, должен был подойти к нему, отозвать в сторону и тихо сказать: "Голубчик, тебе здесь не место. Здесь чистые, невинные девушки". Так должно было быть. Но этого не случилось, и даже остались следы пребывания брата, порочные, нездоровье, - сэр Диармейд благополучно закрыл на это глаза. Такой безвестности многие могли бы позавидовать, пусть когда-нибудь и придет время, и обличится эта мерзость и ложь.
- Элестрен, - примирительно начал граф, надежно обняв племянницу за плечи, как всепонимающий отец, - я Вас понимаю: сам когда-то был молод и безрассуден, - с легкой полуулыбкой обнажил душу граф, стирая всякий след сословного деления между ними. - Конечно, для юноши потеря чести не так фатальна, как для девы, но, тем не менее, Ваши тревоги мне вполне понятны. Дорогая, пролитой крови, увы, не воротишь, - мужчина был мистически спокоен, словно стоящая перед ним красавица порезала палец об острый сук, а не беспечно отдалась ветреному мужчине. - Постарайтесь забыть этот день как страшный сон. В Ваших же интересах не вызывать подозрений своими слезами.
Суровый и обыкновенно скорый на суд Эрван "Волк" не спешил проклинать безалаберность девицы, ведь еще так ясно помнил, как когда-то переносился в воображаемые земли и миры, пытаясь полюбить то, к чему у него не было любви. Впрочем, любую другую благородную девицу за такое недостойное леди повеление он без размышлений сослал бы в конюшню на нещадную порку - просто на дочь Дейрдре, что унаследовала огненную красоту матери и свободолюбивый нрав "порожденных волками", у него рука не подымалась. Для него было бы долгом чести избавить девочку от того позора, через который с его легкой руки некогда прошла ее мать: он должен был погасить свой нравственный долг перед женщиной, что беззаветно любила его и подарила ему единственного сына.
К тому моменту, как слезы на глазах юной Диармейд обсохли, на редеющий залесок вышла свита графа, нагруженная провизией и подстреленной в лесу дичью. Паж Анври подвел графу его золотисто-игреневого мятежного скакуна. Перехватив у юноши узду, Блитинг осторожно подвел дерзко мотающего массивной мордой и недовольно фыркающего коня к девушке и сказал:
- Не бойтесь, миледи. Это Синир! - граф незаметно дернул поводья, и лошадь в немом поклоне покорно опустилась перед леди Диармейд на одно колено, прижав увенчанную роскошной иссиня-черной гривой голову к земле. - Он благополучно довезет нас в замок, - мужчина жестом поднял коня обратно в королевскую стойку с чуть выставленным вперед копытом и отошел. - Анври! - громогласно окликнул слугу граф, отчего тот заметно вздрогнул, очнувшись от мимолетной дремоты. - Поезжай к сэру Диармейду и сообщи ему, что его дочь по договоренности с нянечками гостит у меня, и ее жизни и чести ничего не угрожает. Если понадобится, подкупи кормилицу, - ловко выхватив из нагрудного кармана золотую монету, Эрван небрежно бросил ее пажу, который поднаторевшим движением резко оборвал полет монеты крепкой ладонью. - Если напутаешь что или хоть словом обмолвишься об этой встречи в лесу, для своих родителей ты - внезапно! - расшибешься с лошади, - вполне правдоподобно пригрозил граф, не в натуре которого было бросать слова на ветер. - Ты меня понял?.. П-шел отсюда! - цыкнул на пажа лорд Блитинг, снова обернувшись к племяннице. - Миледи, понимаю, Вам тяжело ехать в седле, - закатывая глаза и мысленно вопрошая богов, почему заботы матери о девичьем здоровье перепали на его плечи, начал "Волк". - Тем не менее, ничего другого предложить не имею возможности. Садитесь, - мужчина галантно подал девушке руку, когда она неловко шагнула в стремя седла. Усадив племянницу боком в седло и слегка подправив висящий на ее хрупких плечах свой походный плащ, Эрван добавил: - Не обессудьте, я сяду с Вами, - с этими словами, чуть накренив седло, мужчина ловко забрался на круп лошади, упираясь коленями Элестрен в ноги. - Кто-то же должен прикрывать Вас с тылу, - с этими словами, произнесенными подстрекательским тоном сообщника, Эрван придвинулся к девушке, лихо дернул поводья и повел коня по тропинке из леса.
Граф Блитинг жалел только об одном: о том, что рядом с девочкой оказался он, а не ее мать, которая могла бы надежно успокоить ее. С другой стороны, ей еще повезло, что ее нашел не отец, который, вероятно, без суда и следствия одним ударом выбил бы из нее жизнь!.. В чертах Элестрен Блитинг видел покойную Дейрдре, когда она была такой, как в последние месяцы жизни, когда, скромно прикрывая округлившийся живот, ехала с ним в крестьянской телеге через поле, тянувшееся вдоль дороги. Это было к юго-западу от Биггара. Леди Диармейд - вся в белом, с длинными в землю не сшитыми рукавами, один из которых был некогда привязан к доспехам лорда Эрвана и щедро окроплен кровью его врагов, с глубоким вырезом-лодочкой, обрамленным струящимися золотистыми локонами. Носившая под сердцем его ребенка, она была ослепительна, как богиня, и Эрван, превратившийся в камень, не мог свести с нее полных восхищения глаз. Сейчас перед ним сидела ее молодая копия, что также могла в любой момент упорхнуть от него, точно голубка. Страха не было - камню не бывает страшно. Однако все виделось ему одинаково мутно, как сквозь слюду. Элестрен, его тоненькая, хрупкая белая голубка, отчужденно смотрела на петляющую в чаще дорогу, а он тихонько прижимал ее к себе, утыкаясь носом ей в макушку. "Прости меня, любимая, я не уследил за твоим птенцом" - окидывая глазами древесный свод над головой, мысленно просил прощения у бывшей возлюбленной он. Перед глазами снова возникали тонкие березы, невысокие кустарники, бескрайние поля ржи, а в ушах звучал бессловесный - протяжный и заунывный - гул ветра. Казалось, Дейрдре была где-то поблизости, благословляя их в путь...

Плакучие березы, уныло свесившие к земле свои пушистые руки-ветви, так и навевали извечную тоску по чему-то непостижимому, неясному, что испокон веков погружала человеческие умы в мучительную меланхолию. Однотонно, голо и неуютно шумел лес, будто ворчливым, будто сонливым тоном предрекая, что лета больше не будет и на Камбрию снова надвигается беспросветно-холодная зимняя стужа. Под мягко моросящим дождем в лесу шумно, точно бескрайние волны океана, перешептывались со спутниками на всем непостижимом темном языке скрюченные деревья. Но ветра, пришедшие сюда, будто из почтения к могущественным друидам, не нарушали тишины и покоя и смирно бродили по узким тропинкам, злобно пиная прошлогоднюю листву. Полной грудью вдыхая холодных воздух путники безраздельно предавались грезам о внушительной силе ветровых потоков, что в одночасье могли закружить в вихре их растянувшийся каравай. Когда едешь по лесу, сам невольно кажешься себе ничтожной букашкой на фоне смыкающихся куполом над головой изумрудных древесных крон и темнеющих небес. Умопомрачительные чувства наполняют тебя, как стройный сосуд, вместе с терпко-хвойным воздухом, внушая умиротворение непокойному духу. Лесной тропой возвращаясь в свои роскошные чертоги, Эрван "Волк" Блитинг был твердо уверен: эти ласкающие дуновения ветров дарованы лишь одному ему, только его имя уныло насвистывает в кронах деревьев тоскующий ветер. Потому что...
- ...Моя мать говорит с нами, - пророчески озвучила меланхоличные мысли мужчины златовласая девочка, что была так убийственно похожа на женщину, которую он некогда любил больше жизни.
Эрван думал, действительно как бы было здорово, будь здесь сейчас Дейрдре! Она увела бы взрослеющую дочь в сторонку и доходчиво объяснила бы ей новые аспекты женской гигиены, а также стремительно приняла бы все необходимые меры, чтобы сокрыть приметные следы позорного падения дочери. Она уберегла б белую голубку от стыда. А что может он, беспомощный мужчина, практически не посвященный в вопросы деторождения, а только в незамысловатый процесс детопроизводства? Что он может сказать неподкупной деве, безрассудно отдавшей свою честь любимому мужчине, когда привык заставлять девиц молчать пригоршнями монет? Как он мог утешить впервые оступившееся, практически невинное дитя? А что если тому ловкому проходимцу, что бесчестно обвел юную девицу вокруг пальца, удалось впопыхах заделать ей ребенка? Если потерю невинности еще можно искусно завуалировать, что будущий супруг и не почует разницы, то что с незаконнорожденным приплодом делать, одним жестоким богам было известно!..
И все же покойница Дейрдре снова была рядом, снова с ним... Она здесь, чтобы на крыльях прохлады унести боль своей дочери и ее незадачливого опекуна в небытие. Облаченная в траурную вуаль туч, она неотступно следовала по пятам за путниками. Помолвленная с ветрами и дышащая туманами, она и сейчас легко парит в воздухе над их головами, нежно улыбаясь улыбкой матери и любимой женщины. Подумать только: его счастье - так рядом, ласковым сквозняком плутает где-то в смоченных влагой волосах, что от его невообразимой близости так и хочется плакать в необъяснимой истоме! В мгновение ока его охватила приятная свежесть весенней прохлады, легкая душистость зелени успокоила его натянутые, как канаты, и болезненно оголенные нервы. Холодные капли дождя падали ему на лицо, оседая на ресницах, как кристаллики слез. Слава богам, при плаче дождя были не заметны его собственные скупые слезы - свидетельства печального удела тоскующего по ушедшей любви сердца.
- Она ведь была хорошей женщиной, дядя? – мило щурясь от дождя и морща носик, наивно спросила дочь Дейрдре.
- Таких достойных жен, как Ваша мама, Элестрен, не найти и на краю света... - слабым голосом лапидарно отозвался Эрван, судорожно сморгнув наливающиеся в основание глаз слезы.
- Она ведь могла остаться в этом мире в образе духа, чей голос звучит в каждом порыве весеннего ветра? - в словах этой совсем еще девочки проскальзывала несломимая вера, что могла, казалось, воскресить даже павших богов.
- Конечно, милая, - его онемевшим расслабленным членам пробегали теплые, волнующие волны спокойного и неодолимого наслаждения; и он плачет, плачет от своего невообразимого, тихого счастья. - Конечно же, она никуда не ушла, - вторя нежному шепоту листвы, глухо отозвался граф Блитинг, мечтательно смотря на низко нависающее над головой слоистое небо, на качающиеся верхушки пышных деревьев, на вздымающиеся от порывов ласкового ветра облака. С резким дуновением ветра по коже меланхолично-настроенного мужчины прошлась колкая волна мурашек: - Она здесь! - с этими словами, когда закат, как алое море, разливался по западному небу, бросая на лица людей огненные блики, держа в объятиях свою бледную, томную племянницу, Эрван легко коснулся губами ее расчесанной макушки, даря благословляющий поцелуй: вот где, а вовсе не в эфемерных порывах весеннего ветра, его бессмертная любовь, его счастье!
Вся натура графа пребывала в молчании от рокового осознания: Дейрдре ожила не в дуновении ветра и шуме дождя, а в жилах своей чрезмерно хорошенькой дочери! Эта девочка была самым живым и чувственным ее перевоплощением, ее маленькой копией - у нее была та же открытая улыбка и те же теплые, будто ласкающие всякий попавший в поле зрения объект глаза, те же золотые локоны и белая лебединая шея, то же полный смутного обещания красоты наклон головы.
Странствуя с племянницей по просторам своего графства, Блитинг снова и снова проигрывал в воображении сцену гибели непорочности его племянницы: вот она без оглядки бросилась в объятия лицемерного негодяя, похитившего ее девичью пору; тот почувствовал необыкновенное волнение в крови своей – очевидно, никогда леди Диармейд не казалась ему столь прелестной, никогда ее ласки и поцелуи не были столь пламенны! Осмелев от страсти, она ничего не боялась, а мрак надвигающегося вечера лишь питал порочное желание. Как назло, солнце скрылось за тучами, и ни один луч не мог осветить бездну их юношеского заблуждения. Вот она лежит на холодной земле и чувствует в себе трепет, не зная, что с ней делается. И куда же смотрела покровительница культа материнства Сирона, когда позволила этому выродку безжалостно сорвать ее нежный бутон?..
Между тем муторной дороге пришел конец, и граф со свитой незаметно прибыл в замок. Замок Биггар, принадлежащим лордам Ланарка, слыл волшебным королевством гармонии природных сил и человека. В центре композиции размещалась окруженная пышными садами постройка начала прошлого столетия: мощное каменное здание в три этажа с массивными колоннами, местами отколотой, посеревшей под натиском лет кладкой и шпилевидными башнями, где один из постояльцев замка разводил голубей-трубачей. Множество приусадебных построек с черепичной крышей, просторная конюшня, скотный двор и полные снедью и вином до отказа амбары скрывались в тихих сиреневых рощицах у водоема. От главных ворот куда-то в серую даль загадочно плутали темные аллеи с одинокими беседками вдоль ласково посверкивающих влажностью дорог. Приусадебный парк больше смахивал на редкий лесок, коли на нерегулярный парк, и действительно плавно перетекали в лес Ван-Баден. На вид окружности замка графа Блитинга были заброшены, но в то же время, если пристальнее приглядеться к ухоженности беседок, к шероховатости недавно насыпанного дорожного гравия, идеальному состоянию подстриженных кустов, можно понять, что этот чудесный островок дикой природы умело оберегает рука человека. Род "порожденных волками" всегда отличала особая толерантность к особенностям флоры и фауны, в которой они жили. Даже выросшие в атмосфере векового спокойствия, высаженные под окнами цветы напоминали здесь взрывы звезд. Лорд Эрван искоса поглядел на племянницу: она, должно быть, помнила этот угрюмый лесопарк, куда так часто убегала из своих покоев, когда родственники затевали свои постоянные и непререкаемые споры.
Когда груженная снедью свита въехала за внутренние ворота, оказавшись на просторном внутреннем дворе, из чертогов замка навстречу людям графа, вытирая руки о льняной фартук, сонной поступью вышла молодая служанка со словами:
- А где Анври? - лениво потягиваясь, протянула наглая девчонка, с искорками задора поглядывая на графа в ожидании ответа.
Эрван ловко соскочил лошади и, ведя ее за поводья к веранде, подошел к диковатой, но с лихвой компенсирующей свою бестактность красотой служанке.
- Сирша, - наигранно-ласково окликнул девушку граф, проведя рукой той по покрытой чепчиком голове и аккуратно заправив выбившуюся прядь волос за ухо: в его движениях сквозила ласка опытного любовника, - твое приветствие должно было звучать как: "Добрый вечер, мой лорд! Добро пожаловать, миледи! Как прошла Ваша охота?" - подытожив свою речь ослепительной улыбкой, Блитинг, порывисто всколыхнув полы одеяния, повернулся к своей притихшей в седле племяннице и галантно подал ей руку, помогая слезть с седла. - В следующий раз, девочка, пойдешь на конюшню за хамство своему господину, - подхватив хрупкую, как соломинка, девушку, между делом язвительно, но не без подавляемого смешка добавил мужчина. - Тебе все понятно, Сирша?
- Да, милорд, - степенно примирилась дворовая девка, наконец с досадой уяснив, что свойская манера общения с хозяином допустима лишь в пределах его спальни и купальни.
- Вот и хорошо! А Анври у сэра Диармейда, - граф подвел свою молчаливую спутницу к входу и бережно передал заботам озорной служанки, диковинки ради подобранной им на отдаленном хуторе графства, со словами: - Приготовь миледи горячую ванну и найди ей чистое платье. Да распорядись на кухне, чтоб зажарили к ужину пару перепелов. И поживее, п-жалуйста! - прикрикнув на словно дремлющую на ходу томную девицу, строго распорядился лорд Ланарк. - Миледи, - обратился к Элестрен совсем другим, ласковым и деликатным тоном граф, - идите примите ванну и приведите себя в порядок. После жду Вас в трапезной - нас ожидает очень неприятный разговор. На этом прошу дозволения откланяться, - мимоходом отдав леди почтительный поклон, мужчина резво поднялся на веранду и стремительно зашагал прочь, к своим покоям.
Многое еще предстояло в одиночестве обдумать графу Блитингу в своих палатах. Конечно, в глазах юной леди Диармейд он был героем, спасшим ее от неминуемого разоблачения и позора. Но, тем не менее, Эрван "Волк" Блитинг никогда не был тем лирическим героем, в которого можно запросто влюбиться. Во всех романах до подробностей описаны чувства героев, мизансцена, по которой они ходят; но, описывая великую любовь, никто не пишет о том, что было с героями прежде: ни слова о публичных домах, о горничных, кухарках, чужих женах. Мужчины умело притворяются перед девушками, что того распутству в их жизнях места нет, так привыкая к этому притворству, что потом сами начинают истово верить в свою нравственность. Чистые, невинные девушки верят в это совсем серьезно, из чистых помыслов даря содомитам свою невинность. Даже сейчас, видя обращение графа со своей нагловатой служанкой, Элестрен могла узнать хотя немного его прошедшее, а главное - его порочные связи и извращенные пристрастия. Эрвана даже немного повеселил ее немой ужас, отчаяние и растерянность, когда она узнала и поняла все.
Сидя за еще не накрытом столом, Эрван со вздохом потянулся к графину с красным вином и налил себе полный кубок. Отпив глоток терпкой влаги, мужчина с неумолимой печалью оглядел свои имения. Призрачный вид замка, в котором будто обитал дух тех незапамятных эпох, когда их еще не проклятый род процветал и веками славился своим рыцарским достоинством, навевал мысль о мимолетности земного пребывания. Без заливистого смеха Дейрдре это место было отожествимо у него в мыслях с муками вечного одиночества и гнетущей тоской о незаметно пролетевшем детстве. И даже хмурая тень отца, порой вырисовывавшаяся в коридорах замка, лишь углубляла его неотступное одиночество. И только присутствие в его мрачной обители золотого лучика света по имени Элестрен Диармейд наполняло мужчину надеждой...
Он издал напоминающий кошачье мурчание звук, помолчал и отпил еще глоток вина, нетерпеливо дожидаясь появления племянницы.

Отредактировано Ervan Blything (2014-11-05 23:14:13)