Воды реки отражали блеклый свет солнца – холодный и пустой, как бесконечно-долгая белая ночь. На залитом бездушном светом фоне одноликих серых крыш время от времени мелькали бестрепетно уносящиеся ввысь готические шпили башен. Проезжая по владениям герцогства Глостер, наследный граф Эрван Блитинг механически застегнул гвардейскую стойку камзола, хотя ранее никогда не замечал за собой склонности к мерзлявости. Ему было некомфортно и в своем камзоле, и в салоне кареты, и, в целом, на территории некогда со скандалом покинутых королевских земель - он явно нервничал, а оттого трясся от легчайшего прикосновения сквозняка. Впереди него сидел его темноволосый молодой кучер с обворожительным взором голубоватых глаз, услужливо поглядывая на барина. Но, погруженный в хмурые думы, Эрван не замечал полных надежды грязно-голубых глаз под очерком густых черный бровей.
Тем временем карета с мерным цоканьем мчалась по сточенной брусчатке к живописному серому зданию, спрятанному в зарослях деревьев. Лорд Ланарк подивился, как еще десять лет назад находил это место весьма уютным! Мрачные громады домов, вычурные фасады с помпезными клумбами, изящные каменные мостовые с покатыми радугами-мостами, узкие улочки, проникнутые чистотой и безупречным величием, готичные шпили - от всего излучается какая-то отпугивающая холодность, инородная, не свойственная родным местам. Прохожих на улице было уйма в честь людной ярмарки в столице, но все же главным образом шумный Рейгед встречал провинциальных гостей унылой серой пустотой дорог. Потому что даже люди тут сливались с однородными постройками, растворялись в спертом воздухе, проникнутом ароматом булочных и конюшен, безнадежно тонули в сизой брусчатке - и переставали существовать как что-то отдельное, не связанное с венами столицы, точно декорация, не способная передать хоть какое-то настроение. Заносчивый город, топящий в пучинах вечного торжества и бесчинного разврата, большой город, где каждую минуту неумолимо трагично обрывалась чья-то жизнь, - этот гигантский муравейник с копошащимися в самом сердце термитами в генеральских мундирах и писаревских камзолах.
Эрван не сводил изумленных глаз с расстилающего перед ним, как развязанная уличная девка, города. Сдалека столица казалась изумительной и чистой, но чем ближе он проезжал к убогим городским постройкам, тем больше разочаровывал его Рейгед, казавшийся ему отныне жалким городишкой, чьи нефасадные постройки отличались от деревенских изб лишь тем, что были построены из камня. Прощаться со своим замкнутым на опушке леса уютным мирком Ланарка для Блитинга было равносильно прощанию с душой, ведь в тихой и дикой природе родных мест он всегда чудом обретал душевный покой: обитаемый духами и фейри лес голосами мертвых неуклонно посвящал его в недоступные заносчивым горожанам секреты бытия. Тут эту межвременную связь с прошлым Эрван неумолимо терял. Ставший чужим крупный город, незнакомое небо, под которым извивалась и петляла, подобно реке, его судьба. Тоска, тоска!
Между тем граф сам не заметил, как перед ним вырисовалась столичная резиденция герцога Леннокс. Мрачный, как огромный гроб для великана, дом являл собой странное сочетание чего-то наспех сколоченного и вместе с тем монументально-древнего, величественного. "В стиле Виллема" - хмуро подумал граф, и в его темно-синих глазах пробежала тревожная искра. Но не надолго: на место ее стремительно взошло отчужденное спокойствие стороннего зрителя, что не покидало мужчину в столице. Визит знакомому герцогу был не столько данью уважения или дружеским приветствием союзника, сколько - очередным расчетливым ходом конем на замысловатом турнире жизни, где каждый твой шаг несет те или иные последствия. Всем своим загнанным в угол существом лорд Ланарк ощущал, что его судьба не разрешится без пособничества сильных мира сего - в том числе, Виллема Карлайла. К тому же, лорд Леннокс был крайне занимательным и единственным в своем роде экземпляром, а Эрвана с юношества неистово влекло к таким экстраординарным, сильным личностям: при достаточности амбиций лорд Карлайл мог бы добиться больших успехов, не будь он так импульсивен, ведь бесконтрольные эмоции - главные враги настоящего политика. И хотя идущее со скрипом псевдо-любезное общение с герцогом не доставляло Блитингу особого наслаждения, засвидетельствовать свое почтение, побывав в этих краях, он был обязан как по нормам этикета, так и исходя из корыстных личных мотивов.
О приходе лорда Ланарк хозяевам было своевременно доложено, однако приветливо-унылые, любезно-безразличные, как и все жители столицы, слуги сразу же окатили графа огорчительным известием о том, что хозяина, лорда Леннокс, к сожалению, не было на месте. Эрван думал было поворотить назад, к дожидающейся его у парадных ворот карете, но тут услышал из задних комнат заливисто-звонкий, как птичий щебет, девичий голосок. Он не шевелился – машинально вслушивался в обтекающие его со всех сторон новые для слуха звуки. На вопрос заинтересованного графа, кто это так прелестно щебечет за массивными дверями, старший лакей доложил, что это юная хозяйка, сестра лорда Карлайл, леди Мелисса. Не будь дураком лорд Блитинг быстро смекнул, что, действуя через молодую и неопытную сестру герцога в его отсутствие, у него гораздо больше шансов склонить непреклонного лорда Леннокс на свою сторону: девичьи сердца открываются так же просто, как дешевые шкатулки для украшений. Мужчина без осложнений добился аудиенции у юной Мелиссы Карлайл, дабы выразить ей свое почтение.
Войдя в приемные покои, граф задрожал от вторжения в чужую стихию. Он представления не имел, что из себя представляет эта загадочная леди Карлайл, но подозревал, что нечто вроде женской версии Виллема: суровой, непреклонной и высохшей, как жердь, старой девы с провисшей грудью и густой черной косой, неподвижной змеей огибающей бычью, как у герцога, шею. Эрван содрогнулся от подобных видений, но с привычным торжественным пафосом произнес приветственную речь в обступившую его со всех сторон темноту комнаты:
- Приветствую Вас, миледи Карлайл! - на лету замерла слетевшая с губ, как со смычка, нота, вспорхнув в воздухе обезумевшей птицей.
Переливчатый лет музыки слов отразился в плавном рисунке движений хозяйки, а затем замер на ее губах, похожих на летящую птичку. Граф Ланарк взглянул на нее, и понял, что она была отражением безупречной красоты: ее глаза сверкали двумя кристально-чистыми озерами, в линии носа проглядывало величие неприступного горного склона, а кокетливые губы пестрели ярко, как закат зимой. Эрван почувствовал, как боги оравой переходят на его сторону, и все происходит ему во благо. Постепенно его глаза, обычно загорающиеся только на миг, наполнились одушевленной синевой. И эта сияющая синева внезапно разлилась из его глаз по комнате.
- Меня зовут Эрван Блитинг, миледи, - голос его тревожно замирал в горле, как жесткий ком проволоки. - Как Вам доложили, я прибыл в столицу из герцогства Лонерган, - красивая искренняя, но отчего-то несмелая, будто вовсе неуверенная улыбка скрасила его губы, но в глазах по-прежнему мелькал тревожный огонек. - Хотел бы непременно засвидетельствовать Вашему семейству свое почтение!
Блитинг почувствовал к сестре Виллема такое же непреодолимое влечение, какое испытывал к нему при знакомстве. Но если лорд Леннокс вызывал у графа смутные опасения и граничащее с неприязнью восхищение, его сестра порождала необоснованную симпатию. Эти давно позабытые чувства были сокрушительно новы и непривычны для него. Он чувствовал, что внутри него растет и множится нечто, что в корне поменяет его негативное отношение к Карлайлам.
В столице теперь ничего не было как прежде: новый неизведанный мир диктовал новые правила...

По слухам, лорд Ланарк знал, что многие в Камбрии были без ума от Мелиссы Карлайл - первой красавицы и умницы герцогства. Ее рано вывели в свет, и посему у нее даже в столь юном возрасте было больше ухажеров, чем у самой влиятельной фрейлины при дворе. Многие дворяне негласно претендовали на ее руку и сердце, и неспроста...
Церемонно, как вальяжная особа из числа фрейлин королевы, раскланявшись, молодая хозяйка с огненным пламенем на голове любезно поприветствовала графа, невинно заигрывая с взрослым мужчиной, как это делают все без исключения девушки ее нежного возраста, беседуя или грациозно вальсируя с незнакомыми кавалерами - их врожденное кокетство настолько естественно и натурально, что с ним не ассоциируется ничего по-женски коварного или жеманного. Улыбающиеся, полные различных переливающихся крупинок горного хрусталя глаза ее улыбались гостю, подчиняя себе его железную волю и взрывая в давно отсыревшей душе вулкан истинного восхищения. Девушка, в которой буквально пламенела искрами быстротечная жизнь, отчужденно улыбалась ему, ловя на себе его напряженный, взволнованный взгляд. Очарованный, лорд Блитинг заворожено смотрел на нее, следил за каждым ее шагом, глазами проедая насквозь.
С лучезарной улыбкой на маленьких, как у ребенка, губках она охотно приняла незваного гостя, слегка покрывшись здоровым розоватым румянцем смущения. В мозгу у Эрвана мгновенно мелькнуло знакомое до сосущей под ложечкой болью моложавое улыбчивое лицо покойницы Дейрдре с едва заметными розовыми веснушками от загара на жемчужно-белых щеках, придававших белизне ее кожи здоровый румянец. Он хотел бы, чтобы отныне молодая герцогиня улыбалась так только ему одному... Когда с утра граф Блитинг поехал к давнишнему знакомому Виллему засвидетельствовать ему свое почтение, он и вообразить себе не смел, что, не повстречав хозяина дома, увидит там хрупкое, как льдинка, лучезарное существо, что точно сошло со страниц старинных преданий! Ярчайшая звезда леди Карлайл внезапно ослепительно вспыхнула на темном небосклоне его хмурых мыслей, разогнав тени тревог из закоулков сознания и заполонив своим серебристым светом все его нутро. С появлением Мелиссы с золотистым котенком на руках сумрак печали бесследно растаял в лучах новорожденного счастья.
Сестра Виллема приняла изящную позу, в которой ее достоинства стали еще явственней, а недостатки беспросветно скрылись: Эрван видел очертания ее фигуры, округлости женственных, еще неокончательно оформившихся волнующих форм, плавные изгибы неизведанного тела, в котором еще жила маленькая златовласая девочка, а не женщина. В только расцветшей неброской красоте Мелиссы было что-то мифическое: умиротворяющее, пленительно юное, но уже знойное. Каскад искрящихся мельчайшими молниями волос рассыпался по узким плечикам, красиво огибая высокую грудь. Сколько ей было лет? Шестнадцать? Семнадцать? Юная, свежая, дышащая не смрадным земным воздухом, а лесными туманами и хвойным благоуханием, она была подобна Сироне. Ее нежная мечтательность была великим наследием скальдов, а не подспорьем для растлителей.
- Друзья моего брата и мои друзья, милорд Эрван, - простодушные слова леди Карлайл неприятно резанули слух мужчины: едва ли его с Виллемом можно было назвать друзьями, с натяжкой даже - приятелями.
Лорд Эрван вежливым, мурлыкающим тоном протянул, мол, ничего страшного, ведь он мечтал познакомиться с юной герцогиней Карлайл, о коей наслышана округа, и отсутствие лорда Леннок даже несколько благоволит их более близкому знакомству, а сам подумал, что мог бы любить и полюбил бы ее с той восхитительной юношеской самоотдачей, что толкала его ранее на необдуманные страстные поступки. Будь он чуть моложе и эмоциональнее, как в годы отцовских военных кампаний, он сию же минуту кинулся бы в ноги этой недоступно-сладострастной и притягательной девушки и умолял бы быть ее рабом. Мужчина и правда млел от губительного шарма леди Мелиссы, как млел от искусной игры на арфе, в которой звучат как оттенки печали, так и нежности. Женись он на такой чистой и милой, как котенок, девушке, как Мелисса, он полюбил бы ее со зрелой страстью, отличной от юношеской мимолетной влюбленности. К этому времени он уже почти отказался от идеи жениться на леди Барнард, чьи мутные связи с герцогом слегка настораживали его, а ментальная кондиция и подозрительная округлость талии заставляла крепко задуматься о ее, возможно, деликатном положении. Как опытному интригану, ему всегда надо было оставлять себе несколько запасных отходных путей, чтобы не попасть в капкан, как безрассудное животное. Леди Карлайл была наиболее приемлемой партией, для человека, который решил восстановить свой престиж при дворе. Тем более, если бы лорд Эрван привел в семью молодую невесту, безусловно, его брат окружил бы девочку трепетной заботой и достойным покровительством; его взрослеющие дочери вели себя с ней на равных, нисколько не обижая и не ущемляя в правах избранницу дяди, - даже более того, почти ровесницы, они, бесспорно, стали бы дружны; мать одарила бы невестку всей так не растраченной ею любовью и лаской; отец уважал бы ее как наследницу именитого рода, сблизиться с которым для его семьи было бы большой честью.
- Не желаете ли прохладительного питья? - кротко предложила Мелисса.
Медленно, с каким-то безнадежным вздохом, Эрван, напряженный, как человек, прыгающий в бурный поток реки с моста, чтобы доказать перед богами свою невиновность в судебных ордалиях, подошел к ослепительной девице ближе и, галантно перехватив ее тонкую, призрачно-бледную, как у гипсового изваяния, руку, робко коснулся сухими губами хрупких, как веточки ясеня, костяшек кисти на не привычный здешним обитателям клайдский манер. Запечатлев на благоухающей коже леди мимолетный рыцарский поцелуй, чем, должно быть, немало смутив красавицу, граф Ланарк расчетливо продирался в самую кристальную глубь ее естества. Пытаясь очаровать сестру герцога Леннокс, он чувствовал себя как на краю бездны, вглядываясь в искристый блеск ее золотых волос. С деликатной улыбочкой косо поглядывая на притаившуюся в залитом мраке уголке пожилую не то няньку, не то кормилицу, как бы иносказательно намекая ей, чтоб поскорее скрылась с глаз долой и своей убогой физиономией не омрачала его воодушевленного настроя, мужчина промолвил: "Не откажусь, миледи". Посланник Его Величества на чужбину и в заморские страны, лорд Эрван принципиально не отказывался от угощения, хотя в целях безопасности ни разу не отведал и кусочка из предложенных радушными хозяевами яств: ни раз у него на глазах поверенные короля бывали отравлены за с виду смирном пиршеством, что заставило лорда Блитинга оправданно остерегаться чрезмерной любезности принимающей стороны. А уж чего ожидать от этих непредсказуемых, как стихия, Карлайлов, не ведала даже триединая Бриджит!
- Миледи Карлайл, я... - только было торжественно начал свою речь лорд Ланарк, как вдруг что-то теплое слегка коснулось его ноги, прижимая ворсистую штанину к коже.
Эрван по привычке судорожно взглянул вниз в ожидании не то плутающей под ногами змеи, не то в агонии отчаянно цепляющихся за щиколотки рук умирающего с поля боя, но увидел там расплывчатый пушистый комочек, шаровой молнией витающий у его мутно-блестящего сапога. Это был крохотный желто-палевый котенок, косолапо ступающий на неокрепших лапках и истошно пищащий в темноту в поисках мамы-кошки. Умиленно пригнув голову к плечу и улыбнувшись не обнажающей зубы улыбкой, граф порывисто нагнулся и аккуратно поднял котенка с пола, взяв на руки, как собственного ребенка. Беззащитное существо принялось настойчиво тыкаться мордочкой в ладони мужчины и тихо-тихо мурчать, точно уткнувшись теплое мамино брюшко. Ледяное сердце мужчины было растоплено: вот уже почти восемь лет он был отцом и пробудившийся инстинкт подсказывал ему быть ласковым с ростками новой жизни, будто то хоть человеческая жизнь, хоть кошачья. Лорд Блитинг любовно прижал этот трогательный комочек нежности к груди и интимно-тихим тоном, будто опасаясь спугнуть умещающееся в ладони счастье, сказал его хозяйке:
- Клянусь правой кистью и левой ступней... - вспомнив самую сильную рыцарскую клятву, ни раз праздно произносимую им в бытность славного воина Его Величества, искрометно бравировал наследный граф, желая очаровать своим благородным шармом юную леди, - миледи Мелисса, Вы столь же прекрасны и милы, как это маленькое чудо, - он осторожно оторвал котенка от груди и аккуратно положил в лукошко к столь же милым и пушистым маленьким братьям-сестрам.
Весеннее небо цвета тусклого чугуна было совершенно спокойно за окном, а тусклый солнечный свет подниматься распахнутым веером из-за чернеющих башен городских построек и золотым потоком вливался в покои юной герцогини. Лорд Ланарк не понаслышке знал, что в подобных "родовых гнездах" с утра до ночи царит унылая скука, несмотря на визиты гостей и прочие забавы утонченной элиты. Он и сам долгие годы после ухода со службы был пленником невежественного, одинокого существования, на которое был обречен смертью возлюбленной. Теперь же его жизнь вспыхнула синим пламенем и с каждым днем наполнялась все новыми и новыми красками. Мелисса Карлайл также внесла в нее новый спектр цветов, но мог ли он хоть толику рассчитывать на взаимность со стороны целомудренной и неприступной, как ущелья гор, девочки? Лорд Блитинг был слишком самоуверен, чтобы это показалось ему полнейшим абсурдом, не стоящим и потуг к реализации.
Конечно, он был уже далеко не молод, но его интересная внешность, не далеко отдалявшаяся от эталона, мужественная, с примесью чего-то мальчишеского, очаровывала в равной степени как женщин, так и мужчин. Собственно, мужское внимание к его персоне никогда не было для него секретом: многие сослуживцы и сановники находили в чертах графа что-то подкупающе-ласковое, податливое, присущее ластящимся котам. Сумрачное обаяние его черт навевало на мысли, что в отношениях со слабым полом он был безмерно чуток, отчасти безутешно романтичен. Обычно мужчины стыдятся проявлений нежности, считая это исключительно женской привилегией, но Эрван всегда выставлял свою чувственность и сентиментальность напоказ; возможно, потому что их у него подавно и не было, а за благородными манерами и девственной возвышенностью порывов крылась чудовищная развязность и развращенность. В любом случае, леди Карлайл знать об этом было совсем не обязательно, поскольку она должна была думать о лорде Ланарк как о благородном рыцаре, вызволяющем непорочных дев из когтей огнедышащего дракона - или о чем еще мечтают незамужние девушки?..
- Ох, миледи, если бы Вы только знали, как я неистово жаждал знакомства с Вами! - горячим, сумбурным шепотом ополоумевшего влюбленного прервал плотную, как каменная стена замка, тишь мужчина. - Для меня огромная честь быть представленным Вам, - отчасти напыщенно, но абсолютно искренне говорил граф, пылко подавшись непозволительно близко к девушке. - И даже отсутствие Вашего брата можно рассматривать как благоволение богов нашей с Вами дружбе. Ведь мы можем быть с Вами друзьями, миледи? - с отчаянной надеждой эмоционального поклонника, готового в случае отказа броситься в реку, заискивал Эрван.
Пользуясь отсутствием господ и попустительством старухи-няньки, лорд Блитинг прильнул к скромной молодой особе и на долю секунды, подобной ослепительному мигу зачатия, коснулся руками ее бархатистых ладоней, заключив руки в живой замок, точно перед алтарем. Это минутная блажь продлилась не более нескольких мгновений, однако успела грамотно расставить акценты и красочно обнажить истинные намерения графа в отношении молодой леди: отнюдь не на дружбу намекали его фривольные касания. Тем не менее, опомнившись, Эрван тут же пугливо отдернул руки, точно коснулся обжигающих углей, и отступил на шаг назад, как перед неумолимой опасностью.
Если ему удалось хоть слегка задеть струны ее отзывчивой детской души, эти чувства не пройдут с годами, и всегда будут греть сердце взрослеющей женщины приятными, теплыми воспоминаниями. И несмотря на то, сколько мужчин побывает в ее опочивальне в последствии, несмотря на то, за кого она выйдет замуж и кому родит ребенка, частичка ее сердца будет вечно принадлежать ему, ведь первая любовь не забывается... никогда!

Леди Карлайл смутилась бойкой напористости графа, отчего ее еще покрытые невесомым юношеским пушком, точно светящимся ореолом, щеки налились робким румянцем. Глядя на эту неприступную молодую особу, Эрван "Волк" Блитинг впервые за последние годы сильно пожалел, что уже много лет не был тем горячим юношей, которым был лет двадцать назад и в жилах которого тек легко воспламеняемый мазут. К несчастью, время било по вискам, подобно топору мясника: каждая секунда наваливалась, подобно волне цунами, топя в пучине. К преклонным годам лорд Блитинг младший стал человеком весьма простых вкусов: от жизни ему хотелось получить только любовь приличной чистоплотной женщины и своих детей, уютную обстановку дома и выгодную цену за полезные ископаемые, добычей которых он занимался в своем графстве. Он уже много лет не присутствовал в военных кампаниях, не пил холодное пиво в захолустных трактирах и не жарил мясо на костре под тускло-мерцающими звездами. После смерти возлюбленной, свой мир он построил собственными руками и на крови, и был спокоен, потому что выбора ему никто не навязывал - ни родители, ни судьба, ни случай.
Лорд Блитинг наслаждался волнующим ощущением, как чужая стихия проникала в него, точно некий новый порядок вещей. Начало отношений всегда накладывает свой отпечаток на их последующее развитие. Под действием красоты почти незнакомого ему создания, точно под действием чар зеленой феи, его вдруг снова переполнила и опьянила сильнее выпивки беспредметная, бесплотная любовь. Это была не та "жгучая любовь", которую он питал к графини Барнард и которая с математической точностью поддерживала его внутреннее равновесие; это была не та любовь, которая в каждом звуке окружающего мира без устали повторяет: Эрван, ты такой один и я люблю тебя! Это была любовь иного порядка - безусловная, безликая и всеобъятная любовь. Да и он уже давно не требовал от людей самозабвенной любви, покорно признавая их право на любезное безразличие. Он уже не требовал от любви того, чего не мог ему дать ни один человек. Его душа преобразилась и смотрела новыми глазами, будто припоминая забытое на задворках сознания волшебство древних легенд, где туаты увидели прекрасных дочерей человеческих. Его собеседнице с бледными веснушками и ямочками на щеках не было и восемнадцати, ее каштановые волосы в закатных лучах горели, как пожары, а плавные изгибы бедер и стройность ног грозили ураганом - как не влюбиться в такую? Калека любви, граф Блитиг жаждал ее настолько сильной, чтобы она нейтрализовала его боль. И вот, наконец, у него появилась возможность потребовать от жизни своего: для него наконец встает заря нового трепетного существования. "Она точно "дивный ягодный напиток, что одновременно и сладок, словно первый поцелуй, и в то же время с кислинкой, что так кстати," - с заученной, отлаженно-механической четкостью мужчина повторял про себя слова сестры герцога Леннокс, будто слова машинально воспроизводимой молитвы. Он был уверен: будь она его женой, он бы без памяти безумно любил ее, исчерпывая себя до дна, обладая ею, пока остеохондроз не изувечил бы его пальцы, а тени надвигающейся старости не легли в уголки деловито подобранных губ. Безусловно, любовь - это два совокупляющихся одиночества, порождающих обольстительные причуды.
И все же мужчина чувствовал, что ужас разоблачения создал внутри него две новые личности, двух суб-Эрванов, которые наперебой вещали в голову свои далекие от реальности прогнозы дальнейшего развития событий. Одну новоиспеченную личность он мог классифицировать как неуверенного оптимиста. Этот живущий в нем даже после стольких промахов оптимист, сэр Авось-Все-Обойдется, убеждал, что ему удастся очаровать леди Мелиссу и ее матушку, леди Белинду, велению которой молодой герцог не посмеет противиться. Вторую личность звали Ты-Попал, и она обостряла ситуацию да бесперебойно нашептывала, что это конец и завтра его окровавленный труп поволокут с турнира. Однако ужас в глазах принадлежал им обоим: под черепной коробкой у совсем еще невинной девочки так же гнездился жуткий страх.
Борясь с ужасом, граф Ланарк, однако, с удивительной выносливостью оставался безукоризненно невозмутим в лице, будто ничего не происходило. Незыблемость в основе своей предполагает бесстрастность. Пытаясь скрыть волнение, гость небрежно сбросил на лавку мрачный походный плащ и оказался еще стройнее в одном камзоле, расшитом в полах неброским узором в виде чертополоха, и в сапогах со шпорами. Несмотря на запыленные шоссы и высокие сапоги, наследный граф Ланарк был на редкость хорош собой: в его стройной фигуре чувствовались не только античное изящество форм, но и необыкновенная выносливость и сила, степной ветер разрумянил его лицо, а налет загара лишь подчеркивал мужественную красоту. Затем он деловито снял с руки узкую кожаную перчатку и с усталым видом провел бледной кистью по тронутым сединой волосам, обрамлявшим красивое удлиненное лицо с аквамариново-темными глазами. Даже пыль, приставшая к его темным кудрям, не могла скрыть их угольный блеск.
Мужчина поднял на нее свои обжигающе-синие, как два сапфира, глаза и посмотрел на нее с таким удивлением, что Мелисса тут же стыдливо отвела глаза. На робкое уточнение леди Карлайл: "Ежели Вы желаете милорд..." Эрван, не дожидаясь окончания фразы девушки, страстно выпалил: "Ум-м-м, еще как желаю!" - сбив свистящей струей горячего воздуха ржавую прядь волос из опрятной прически леди. Граф обладал какой-то удивительной, мистической способностью вызвать в людях дрожь одной только интонацией голоса, и эта способность притягивала и пугала одновременно.
Как известно, у мужчин любовь поражает не только дух, но и плоть, и, столкнувшись с силой, которая ввергает их в трепет и смятение, мужчины тут же становятся удивительно послушными и покладистыми. Однако Мелиссе Карлайл не следовало знать, что, закрыв глаза, наследный граф Ланарк представлял, как неистово бросается на нее, точно тигр, разрывая в клочья ее скромную одежду, касаясь множеством ртов и языков, властно раздвигая ноги, целуя, кусая, облизывая - и чтобы вокруг не было слышно ничего, кроме частого дыхания и кратких сосущих звуков. Точно шумерский жрец, Эрван "Волк" знал все о телесной любви без примесей вульгарности и стыда, сожаления и ожесточения - о той древней любви, репутацию которой невежественно запятнали распутники. Ни для кого в графстве ни секрет, что прихотливый ветер преходящих влюбленностей швырял его от женщины к женщине, как щепку в открытом океане. Но мало кто знал, что несчастный Эрван всю жизнь неосознанно искал ту одну, что, мимолетно мелькая в лицах прохожих, всюду ускользала от него; он искал свою первую любовь, от которой в его памяти мало что осталось, кроме непреодолимой, зияющей, сосущей пустоты, которую невозможно было ничем заставить.
- Значит, договорились? - произнесенные несгибаемым голосом слова горячим, охмеляющим потоком хлынули из уст мужчины и раскаленной железной проволокой прошли через слуховой канал дочери покойного герцога. - Отныне мы друзья навек, миледи? - скользнув уточненными, как у пианиста, пальцами по складкам ткани рукава струящегося, подобно эфирному водопаду, платья леди, граф не спеша, будто крадучись, поднялся по хрустящим складкам одежды до прохладного плечика девушки с милыми ямочками, требовательно сжав его в тисках, - осознанная чувственность этих движений ошеломила своей интимностью больше, чем поцелуй. - Вы же не расскажите никому о нашей с Вами дружбе, пока я Вас не попрошу об этом, да, Мелисса? - нежно тряхнув девушку за плечо, словно приводя в сознание после минутного приступа дурноты, Эрван расправлялся со стыдом как-то по-звериному легко, играючи.
Сейчас от этого крупного и нетерпеливого мужчины исходило спокойствие и безграничное терпение - это сказывалось в ленивом повороте головы на изящной шее, движениях проворных, спокойных рук, в плавной, обтекаемой фигуре, будто выполненной скульптором пелопонесской школы, в покатой округлости его плеч, в стыдливом румянце на щеках, в обаянии чувственных губ. От него действительно веяло чистотой, какой-то элинической непорочностью, что любая женщина, оказавшись в его общества, словно окуналась в гущу счастья, засасывающую сердце. Возможно, и леди Карлайл пришелся по душе этот высокий, смуглый, похожий на волка мужчина; понравилось его безупречное тело, сама безупречность которого - точно насмешливый укор большинству северян; понравились крутые извивы его черных курчавых волос; нравились его смуглые, сильные, даже безжалостные руки, что крепко, как волчьи лапы, уперлись в нее. Нравилась и таящаяся в глазах властность, презрение к страху. Нравилось в нем его женское начало, неприкрытое до бесстыдства, но гордое. Пускай, он был давно не молод, довольно опытен и горяч, чтобы смущаться и бояться новых ощущений, он был естественен и свободолюбив, как вышедший из лона природы зверь - могущий и дерзкий. И он с острым наслаждением ощущал свое тело, ощущал собственную привлекательность, что не могло не подкупить столь ж страстную молодую особу.
Внезапно что-то теплое мягко скользнуло по его ноге - граф опустил голову и заметил под ногами хромую кошку, выпрыгнувшую из лукошка и изогнутым в форме знака вопроса хвостом поддернувшую подол платья леди Карлайл. И тут он различил - как различаешь в старинном сказании некое тошное чудо - ее выглаженные ласкающим прибоем ноги, что были в слишком тесной близости от его. Он порывисто двинулся ей навстречу, встав почти вплотную и надежно уткнувшись плечом ей в плечо, с упоением ощущая чудесный ореол тепла от его горячей свежей кожи, мягкой, как шелк, после дождя. Никакой прохладительный напиток и никакая трогательная атмосфера дома больше не интересовали его в тот момент: ощущая близость женщины, он уже не мог свободно парировать на высокие темы и наслаждаться классической эстетикой внутреннего убранства зала. Сердце мужчины заколотилось в горле, а нижняя рубашка прилипла к взмокшему телу, когда его блуждающий взгляд ненароком упал на лиф ее платья и разглядел отчетливо обозначившуюся впадинку меж трогательно воспрявших грудок. Граф внезапно с удивлением заметил, что к у самого его лица возникла нежно-пепельная щека, перерезанная выбившейся прядью волос, когда девушка с таинственным ртутным блеском в глазах обернулась. Он заметил, что она, похоже, заметила, что он заметил: неясное, но чуть надменное выражение пронеслось по ее лицу, отчего полные губы слегка задвигались, словно она рассмеялась в зловещем затишье - беззвучно и безрадостно.
- Бриллианты в золотой диадеме королевы ничто по сравнению с радужной росой в Ваших золотистых волосах, миледи, - внушающим доверие покровительственным тоном заверил он девушку, игриво оттянув и тут же отпустив прядку ее волнистых волос, со скоростью пружины тут же принявшую свой привычный изгиб. - Я покорен Вашей красотой и добродетелью... - граф слегка опустил голову и невесомо коснулся беглыми губами тепло ее близких кудрей у щеки, приткнувшись к них носом со смешными чувствами отцовской снисходительности и нежности измученного любовника, - и отныне я Ваш покорный слуга, леди Карлайл! - ему в ноздри головокружительной смесью ударил плотно-миндальный аромат ее лоснящихся глянцевым блеском локонов, мутя сознание, точно крепкий эль.
Едва ли эта невинная девочка ведала, что ее прикосновения, трения, сжатия околдовывали, оживляя в мужчине тысячи неведомых клеток, участвующих в сотворении чуда оргазма - она, вероятно, даже не знала название этого чувства. Она и не подозревала, как прочно впиталась в его горячую кровь Эрвана. По-хорошему, ему срочно надо было бежать отсюда, заскочить за угол улицы, снять там миниатюрную девочку с огненной шевелюрой и провести в ее объятиях остаток вечера, но он этого не сделал, рискованно оставшись наедине с сестрой герцога.
Познай она мужчину, Блитинг не прогадал бы, предположив, что глубоко в ней напрягся и выровнялся натянутой струной пучок нервов, предвещавший дрожь внезапного блаженства; что в трепещущих складках ее платья клокотало желание, излучая благоуханную страсть, которую всякий половозрелый мужчина, как охотник, горазд учуять за километр. Однако, вероятно, леди Карлайл и представления не имела, что женщины, аналогично мужчинам, способны испытывать нечто подобное. Впрочем, сладострастие нарабатывается с любовным опытом, к которому Эрван "Волк" еще имел шанс ее приобщить: амбициозный наследный граф отныне взял за правило загадывать леди Мелиссе задания, сооружать ей всяческие замысловатые преграды, которые она обязана была превозмочь, чтобы по-настоящему стать достойной партией ему. "Ну, что ж, Виллем, отныне твоя сестра - мое детище, свет очей моих и огонь чресл", - с содроганием в подреберье подумал граф, почувствовав на руке фантомную упругость огненных локонов леди Карлайл.