Охота принесла небольшому лагерю нескольких зайцев и крупного красавца - оленя с раскидистыми рогами. Такой грудой мяса любой отряд мог бы питаться несколько дней, но Карлайл небезосновательно предполагал, что этого вельможные лорды обглодают тем же вечером. Мелкую дичь он оставил на попечение поварам, так как не чувствовал никакого куража от ковыряния в худосочных прыгунах. Туша оленя же напротив взывала к его необузданным глубинным инстинктам, роднящим человека разумного с дикими зверями. По ощущением Виллема охота не кончалась смертью жертвы, как и война не кончается разгромом армии. Пока массивная туша не разделана, расслабляться рано. С закатом солнца мясо, природой укутанное в толстую шкуру, начнёт портиться от тепла. Ночью пелена тьмы покроет землю, и потрошить станет сложнее, а любое неверное движение острым ножом рассечёт нежные кишки, испачкает мясо. Наутро некогда ценную добычу можно без зазрения совести скидывать в канаву на радость падальщикам.
Уверенно вогнав клинок в грудину по самую рукоять, Виллем как следует раздвинул плоть. Из раны резвым потоком хлынула кровь в заботливо подготовленную тару, попутно обагряя шерсть. Лишь истощилась последняя струйка, герцог тремя уверенными жёсткими движениями разрезал натянутое брюхо, из которого тут же вывалилась связка потрохов. Аккуратно, но от того не менее грубо их вырезая, он кидал кусок за куском в глубокую посудину. Сжимая кишки в руках, он уже чувствовал их на языке, набитые кровью, жиром и зажаренные на огне. Ничего не пропадет. Помимо ощутимой решимости о мастерстве Виллема говорило уцелевшее оленье сердце.
Отрубив нижние части ног с копытами, Карлайл уложил значительно полегчавшего оленя на стол. Именно в этот момент бродящие по лагерю люди стали изредка задерживаться, наталкиваясь на зрелище. Лорды редко берутся за подобное, предпочитая скорее бабьи ласки, чем хлопоты об остывшей мертвечине. Карлайл догадывался, что на более малодушном юге дела обстоят ещё хуже, поэтому решил не терять представившейся возможности продемонстрировать северную суровость, мужественность и сноровку. Пусть знают: Север не боится крови на руках.
Раз за разом вонзая алое лезвие между кожей и мышцами, Карлайл рывками обнажал розовое мясо. Глаза его иногда поднимались на зрителей, и во взгляде его не читалось ни жалости, ни усталости. Во льдах его глаз блестела страсть и потаённая ярость, не скрывали которую ни довольная ухмылка, ни безобидный игривый прищур. В очередной раз подняв глаза, и смерив народ, герцог признал в одном из зрителей юного короля. Встретившись с ним взглядом, Виллем сверкнул улыбкой. Его не смущала ни простая одежда, ни рукава, отчётливо обагрённые кровью, ни сверкающий нож в руке. Ничего в этом грубом гиганте не выдавало герцога. Неторопливо оторвавшись от работы, он изобразил глубокий поклон.
- Мой король. - вальяжно, но не без уважения пробасил мужчина, убрав спавшие на лоб вороные пряди. Распрямившись, Карлайл стал на голову выше Эдмонда, будучи при этом намного шире в плечах. Рискни он срезать светлую коронованную голову, в такой близи его бы ничего не остановило. Однако, никакого желания Виллем не имел, а подобные промелькнувшие мысли были лишь издержкой его пожизненной военной службы. Ну, и не самой благостной особенностью мышления.
-Хорошая добыча. - отметил герцог, попутно с разговором возвращаясь к освежеванию. - Крупный красавец. Шкура слезает, как платье с девки. - будто в доказательство своих слов, он ухватился за край шкуры и со всей силы рванул, разом оголив крупную часть кровоточащей бочины. Вновь посмотрев на короля, Карлайл весело усмехнулся. - Одно из преимуществ разделки - можешь собственными руками вырезать себе самый лучший кусок. - ухмыльнувшись неоднозначной шутке, Виллем обернулся к юноше, - Хотите попробовать?