От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

- Милорд! Милорд, она очнулась! - служанка вихрем влетела в кабинет, и Алинор, стоявший у окна, вздрогнул, оборачиваясь. - Очнулась! -торжествующе повторила девушка, и едва успела посторониться, иначе граф, стремительно направившийся к дверям мог бы сшибить ее с ног.
Хвала богам. Спасибо! О, Диан Кехт благодарю, благодарю тебя!!!
В несколько шагов он пересек расстояние от дверей своего кабинета в торце башни - до двери дочери, и вошел без стука, стремительно, словно порыв ветра, желая убедиться, что служанке не примерещилось.
Очнулась, и правда.
Облегчение накрыло душу сокрушительным потоком, заставило разом выдохнуть напряжение двух последних суток. Двое суток. Двое суток он отходил от ее постели только когда Кайд утаскивал его чуть ли не силой, или Галвин заявлял что пришло время вновь обмыть больную водой. Миновали те времена, когда отец мог с улыбкой наблюдать за купанием детей, плескавшихся в маленьком озерке посреди безбрежного моря вереска. Элис выросла, стала девушкой, и ему не полагалось теперь видеть ее нагой. Тогда он отправлялся к себе, пережидал, и возвращался. Проводил дни и ночи у ее постели, не пуская сюда даже Инэн, которая, впрочем, и не очень-то горела желанием проведать сестру, которая все равно ничего не осознавала.
Двое суток на время которых он забыл не только о сне и еде, но и о делах, чего не позволял себе с тех страшных дней, когда умирал Лайон. Мальчик сгорел от лихорадки, а теперь лихорадка сжигала его любимую дочь. И несчастный отец, то обращаясь с бессильной молитвой к богам, то проваливаясь в бездну отчаяния, не находил себе места, несмотря на все заверения друида, что эта лихорадка не носит столь злокачественного характера, чем та, что унесла жизнь его сына.
Он не забыл ничего. Ни одного из тех страшных слов, что она бросала ему в запальчивости. Не забыл того внезапного пламени ненависти, которое на мгновение увидел в ее глазах, не забыл захлопнувшейся перед носом двери и разбившегося прямо у его ног горшочка с мазью. Ни упреков в эгоизме, лицемерии и бездушии, ни ядовитых напоминаний об Алессе, ни слова, ни жеста, ни взгляда, ни одного мгновения из того кошмарного дня он не забыл и не забудет, потому что каждое из них, словно острейшим ножом пронзая до самого сердца, оставили глубокие раны, которые будут напоминать о себе всю жизнь ощущением незаслуженной боли.
Алинор не забыл ничего. Но какое все это имело значение! Какое имело значение его боль, его обида, когда его девочка металась в лихорадке, и ее помутившийся взгляд не узнавал его вовсе. Нужно нечто большее, чем обида нанесенная в ярости, чтобы убить в родителях любовь к детям. Любовь, которая сильнее гордости и самолюбия, сильнее самого желания жить. Можно проявлять строгость или террор, можно таить обиду и припоминать все проступки, но когда к ребенку подбирается болезнь или смерть - родители будут целовать руки, даже нанесшие им некогда смертельные раны, в надежде вдохнуть своей любовью жизнь и здоровье в своих детей - каковы бы они ни были.
Она не узнает. Не будет знать, а если узнает - то не поймет, пока у нее не появятся собственные дети. Но ему этого и не было нужно. Вообще ничего на свете не было нужно - лишь бы к ней вернулись силы и здоровье.
Только это имело значение.
И граф взывал и к богам и к демонам, умоляя исцелить его дочурку, ловил ее неровное дыхание, и до крови кусал губы, молясь, чтобы она открыла глаза, взглянула, улыбнулась... Но ничего не происходило.
Двое суток. Двое суток в течение которых он стал похож на надгробие собственной могилы. И теперь...
Теперь она лежала на кровати, обессилевшая, исхудавшая, измученная, но... здоровая.
Спасибо! СПАСИБО!!!
Он не знал кого благодарит. Богов? Судьбу? Все сразу? Но все это было неважно в той бесконечной благодарности затопившей душу, и сокрушительном облегчении наступившем после двух суток, которые он провел будто натянутая до предела тетива.
Как хотелось улыбнуться, кинуться к ней, обнять...
Он и улыбнулся - едва заметно, словно враз растеряв собственные оставшиеся силы, или еще не до конца веря в чудо, осторожно, почти беззвучно пересек комнату, и наклонился к ее постели, чтобы коснуться губами ее лба.
- Девочка моя...

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

Алинор коротко вдохнул. Собственно, этого, наверное следовало ожидать. Она обижена... да нет, не просто обижена - уничтожена, оскорблена в лучших чувствах, когда отец, всегда так ее поддерживавший вдруг, вот так, безжалостно взял, да и обрезал как серпом ее лучезарную мечту о счастье. Сможет ли она пережить это и смириться? Сможет, безусловно, в конце концов девичья, восторженная любовь, любовь с первого взгляда, скорее опьянение от первого в ее жизни мужского внимания - это наверное пройдет... Или он себя обманывал, утешал, говоря самому себе то, во что не верил?
Неважно. Все это неважно, главное что она жива и вне опасности.
Он несколько мгновений сидел, глядя на получившийся из простыни кокон, и вдруг содрогнулся. Так заворачивают мертвых, о, боги!
Осторожно, но настойчиво, он оттянул ее руку, с зажатым в ней краем простыни, вынуждая девочку открыть лицо, и невольно вздохнул с облегчением, накрывая ее кисть своей ладонью
- Тшшш... Все будет хорошо. Теперь все будет хорошо. Теперь тебе надо выздоравливать, родная...

Отредактировано Aedd Wallingford (2016-06-04 14:56:20)

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

Граф вновь вздохнул, и задержал дыхание, отсчитывая мгновения, чтобы сохранить терпение. Но боги, как трудно это, как больно видеть ее истончившееся, осунувшееся личико, отворачивающееся от него с такой непреклонностью.
Как просто было раньше, когда или после ссоры с сестрой или упав на прогулке, она прибегала к нему в слезах, но не проходило и четверти часа, как уже сидела на его колене, в его объятиях, болтая ногами и рассказывая о своих похождениях. Как просто было справиться со всеми ее детскими бедами вроде строптивого пони или материнских запретов. Как просто было дарить ей чудеса.
Как же справиться с ее бедой теперь, когда он сам - их причина, и когда пропасть разверзлась не перед ними, как после смерти Лайона и болезни Алессы, через которую любовь и терпение могли перекинуть мост, и позволить им обоим идти дальше - а между ними?
- Послушай, Элис. - мягко произнес он - Жизнь не кончается на первом ударе. Я понимаю каково тебе сейчас. Но рано или поздно, это пройдет, ведь все можно перетерпеть и перенести, кроме того, что нельзя исправить. Я найду тебе человека, который будет достоин тебя. Обязательно...

Отредактировано Aedd Wallingford (2016-06-04 15:17:12)

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

Больно... Ох, девочка, да что знаешь ты о боли. Особенно о такой, когда твое дитя, сосредоточие всей твоей жизни, единственная отрада твоей души - вонзает тебе в сердце кинжал за кинжалом...
- Сам толкнул тебя в его объятия... - медленно повторил Алинор, глядя в глаза дочери - Элис... Я ведь с самого начала сказал, что не отдам тебя замуж против воли. Что хочу, чтобы ты прежде познакомилась с ним. Этот человек не понравился мне с первого взгляда. Я не хотел этого брака. Но промолчал, и смирился, когда увидел как ты счастлива, что ты сама хочешь выйти за него замуж. Я все бы отдал ради твоего счастья, ты же знаешь это. Ведь целый месяц, что ты готовилась - сказал ли я хоть полслова против? Нет, и не сказал бы, даже если бы умер от тоски после твоего отъезда.  Но....- он хрустнул пальцами. Говорить было тяжело, сохранять выдержку, этот мягкий, терпеливый тон - было еще тяжелее, но это был его единственный шанс, пробиться наконец через одурманивающий ее туман, проклятое очарование этого мерзавца, похитившего ее сердце, так, что впервые в жизни его девочка попросту не слышала, не понимала, и не могла понять отца.
- Но теперь - я не могу этого сделать. Не хочешь за другого - воля твоя. Но за Эрвана Блитинга я тебя отдать не могу! - он все еще старался говорить мягко, почти просительно - Пойми меня, Элис. Я знаю, какую боль тебе причиняю. Но я не могу позволить ему погубить твою жизнь, а он ее погубил бы. Это не тот человек, с кем ты была бы счастлива. Иногда приходится причинять человеку боль, чтобы спасти от другой, куда худшей, бесконечной, той, которая ломает жизнь и последствия которой невозможно исправить!

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

- Элис! - Алинор сжал ее руки, чуть ли не в отчаянии. Боги, почему... за что... за что вот так, раз за разом раздирать ее сердце на части голыми руками, а ведь приходилось. Приходилось, чтобы настоять на своем, потому что это решение - единственно правильное. Но каково же теперь ему, никогда и ни в чем ей не отказывавшему - отказать сейчас, услышав это "я буду послушной, пожалуйста!" Этой фразой она вила из него веревки даже в детстве, и глаза ее при этом становились такими, что он попросту не мог, да и не хотел ни в чем ей отказывать, хотя прекрасно знал что этого "Я буду послушной" хватит ненадолго, что она вскоре снова что-нибудь натворит, и снова будет "каяться" с покаянным выражением на лице, и веселыми, притаившимися в зеленых глазах золотинками, потому что наперед прекрасно знала, что он, даже если и журит ее - то все равно в конце концов махнет рукой, рассмеется, обнимет, и все будет хорошо. - Элис, ты уже не ребенок, когда слова "Я буду послушной" были волшебным ключом, отпирающим все замки! Ты уже взрослая, раз вошла в брачный возраст, так пойми, бывают двери, которые невозможно отпереть таким ключом! Мне неважно где бы вы жили, неважно был он мне приятен или нет, я отказал ему, потому что узнал многое, чего не знал раньше! Ты просишь о невозможном! Как в детстве, когда просила разрешения погладить огонь в очаге - скажи, было бы тогда проявлением любви - позволить тебе это? Огонь мог лишь обжечь, а этот брак погубил бы тебя! Этот человек мерзавец, Элис!

Отредактировано Aedd Wallingford (2016-06-04 16:36:27)

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

Одуматься?!!!!
- О, боги, Элис!!!- почти простонал он, сжимая ее руки - О чем ты говоришь! Нежную натуру... Оправдываю себя? Я?!
Не в силах дольше усидеть на месте, не в силах смотреть в ее умоляющие глаза, вновь ощущая пронзительную, едва заметную пока, но тянущую, непрерывную боль в сердце, граф вскочил с кровати и заходил по комнате, с хрустом ломая пальцы. - Боги.... Я всю жизнь любил тебя, заботился о тебе, удовлетворял малейшее твое желание, никогда, никогда ни в чем тебе не отказывал! Не поверишь... Требуешь разъяснений, доказательств, но есть вещи которые я не могу сказать, понимаешь?! Неужели вся моя жизнь, все мое отношение к тебе, не стоит того, чтобы ты просто поверила мне на слово?!
- он остановился, проходя мимо окна и развернулся к ней, стиснув руки добела.
- Элис... Не спрашивай о том, чего я хочу, и не могу тебе рассказать! Поверь на слово, и забудь его! Это его "любовь" к тебе - маска. Маска, и ничего более! Поверь мне, прошу тебя!

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

Граф прикусил губы, и с заметным усилием расцепив сжатые руки, завел их за спину.  Он долго смотрел на дочь, остро ощущая собственное бессилие. Сказать ей? Обрушить на нее всю эту грязь сейчас, когда она так слаба и уязвима? Это могло сломать ее окончательно. Или бы она попросту не поверила ему - как не верит и сейчас. Какое значение имеют слова, если собеседник попросту не хочет в них верить. Хотя мысль об этом пронзала хуже ножа. Снова вспомнилось все вчерашнее, и отвратительный вкус желчи во рту заставил его передернуться. Неожиданно захотелось сказать. Выговориться. Высказать все, отчего у него сжималось сердце. Но... обрушить на нее еще и водопад своей боли? Нет уж, лучше пить ее самому. Ему это будет легче вытерпеть, чем ей...
- Вот так.  - наконец тихо резюмировал он. - Что ж. Значит, верить мне ты не считаешь нужным. Хорошо. Я уйду. Но прежде чем уйти, я должен кое-что спросить. Обещаешь ли ты мне - никогда более не видеться с Эрваном Блитингом. Не писать ему писем, не искать встреч. Можешь ты мне это обещать?