От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

Рассвет был холодным. Как и полагается быть рассвету зимой. Блекло-розовый свет лишь у самого горизонта а выше - сплошная муть низких облаков. Он так и не увидел солнца, лишь по тому как бледный ореол переместился за облачную пелену и вокруг посветлело, можно было судить о том, что солнце уже взошло. Над миром, только не над ним.
Граф Фейф стоял над обрывом, у самого края заросшего вереском плоскогорья, на котором был построен замок. Склон здесь круто обрывался вниз в долину, с высоты более полутора сотен футов, и открывал вид на окрестные пологие холмы, заросшие вереском и редкими рощами. Этот же вид открывался и из окна его кабинета, но здесь - все было ближе, ощутимее и живее. Сухой, тонкий, ломкий снег сыпавший всю ночь, укрыл пустошь рваным белым одеялом, через разрывы в котором все еще проглядывал посеревший по зиме вереск. Пройдет долгих полгода, прежде чем и пустошь и окрестные холмы снова оденутся лиловым покрывалом, и окутаются таким любимым им ароматом. Запахом неотъемлемым казалось от стен самого замка, от всей жизни, проведенной здесь. От дома.
Только вот впервые замок сейчас казался ему похожим на склеп. Сейчас. Не когда умер сын, не когда повредилась в рассудке жена. Два этих непоправимых горя он перенес, но вот это - неожиданное, и сокрушительное, как удар нанесенный из самого неожиданного места - казалось - сделало то, чего не смогли сделать смерть и безумие.
Он приходил сюда редко. Редко, когда выкраивал время для себя самого в днях заполненных делами графства и заботой о семье. Каждую свободную минуту прежде он старался посвятить жене и детям, словно бы предчувствуя, насколько хрупким будет это счастье. Теперь же… похоже не нужен он больше этой семье.
Ветер трепал медные волосы, забрасывал их в глаза, дергал и рвал с плеч широкий, подбитый мехом плащ.
Да, он приходил сюда редко, а надо бы - чаще. К огромному раскидистому, растущему у самого края седому клену, который, возможно, видел времена, когда только-только закладывался первый камень в фундамент Ильстоуна. В отличие от стройных кленов в саду замка - этот, росший у обрыва, и открытый всем ветрам - словно бы согнулся, и раздался вширь, вцепляясь узловатыми корнями в каменистую почву плоскогорья, и широкой кроной мог отбросить тень на двадцать ярдов в окружности, начиная ветвиться и сплетать между собой изборожденные трещинами ответвления уже на высоте семи футов от земли. Кора его казалась седой от времени, но тяжелая крона по-прежнему ежегодно наряжалась в роскошный густой убор пятилапчатых листьев, и даже сейчас, несмотря на начало зимы и тонкий слой снега осевший на ветвях - кое-где еще виднелись не опавшие багряные листья, повисшие на хрупких черенках под шапочками из снега.
Свистел ветер днем и ночью над этими пустошами и у обрыва, шли года, всходило и заходило солнце, рождались и умирали люди, а это дерево стояло здесь, молчаливым свидетелем, словно не принадлежащее ни земле ни небу, одиноким силуэтом, массивным и печальным в своем вечном уединении.
Когда-то совсем давно, еще мальчишкой, Алика очаровала суровая красота и отрешенность старого клена, очаровала вечная песнь ветра над обрывом. Он приходил сюда, когда хотел побыть один - потому что здесь, под небом и ветром, прислоняясь к шершавой коре, он мог часами смотреть вниз, в пропасть, на окрестные холмы, не ощущая ни хода времени, ни холода. Словно соответствуя древним верованиям друидов - здесь его оставляли все тяготы и беспокойство, и самые тяжелые минуты, самые безвыходные положения в конце концов обретали свое решение - словно дерево делилось своей внутренней силой, позволившей ему целую вечность расти на этом краю, разделяло и забирало себе кипящие страсти и дарило покой.
Только вот будет ли когда-нибудь покой снова в его душе?
Алинор не знал. И стоя меж узловатых, выпирающих из земли корней, скрестив руки на груди и глядя в пропасть, слушая неумолчную песню ветра и шелест обнаженных ветвей над головой - даже не пытался нащупать путь к этому самому покою, доверяясь лишь ветру и дереву, стараясь не думать ни о чем. Безуспешно стараясь.

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

“Или я выйду за него, или никогда вас не прощу! Никогда,  слышите!” звенел в ушах надрывный голос, в котором звучали слезы. Тишина и свист ветра в ушах, глубокий покой дерева и вечное движение ветра - не могли заставить забыть. Не слышать.
“Я сбегу, клянусь богами, и вы больше меня не увидите!!!”
Годы. Годы, проведенные здесь. В пьянящем запахе вереска, в тихом счастье любить и видеть, как те, кого любишь - счастливы. Быть счастливым каждый день, отдавая собственную жизнь и сердце без остатка, растрачивая себя до капли, познав великое счастье дарить любовь и заботу.  До тех пор, пока однажды то, чему ты отдавал все, не прося ничего взамен, крикнет тебе “Уходите!  Я не желаю вас видеть!! “
И не разбирая ничего, безжалостно, зная что бьет по самому больному, по незаживающей ране бросит “Не смейте мне указывать!  Вы просто завидуете мне, потому что матушка, больше не может вас любить,”

Слова дочери звучали в его ушах снова и снова. Отзываясь тяжелой, давящей болью, бесконечным чувством усталости. Зачем было все. Зачем была целая жизнь, Жизнь посвященная любви и заботе. Посвященная ей, его жизнь. Зачем она была? Зачем нужна? Грош ей цена… все годы и сердце отдаваемое с радостью - перечеркнула мгновенная страсть, заставившая ее позабыть все. И на чаше божественных весов вся его жизнь не стоила минутных объятий чужого человека, похитившего сердце его дочери.

Наверное так правильно. Полагается детям обретая крылья - вылетать из родительского гнезда, искать себе пару и строить свой дом. Закон природы - великий и бесконечный, который был, есть, и будет вечно.
Закон природы. Но….
Я все равно сбегу!  Я никогда вам этого не прощу!

Сбегу… Она бы и сбежала, если бы могла. И он, действительно, никогда бы ее не увидел. Что же теперь…. что же теперь, о боги….
Граф закрыл глаза, медленно, тяжело выдыхая застоявшийся в легких, словно отравленный воздух, но новый вдох не оказался живительным.
Он вспоминал. Осунувшееся, бледное лицо.. слезы.. рыдания… звон расшибающихся бутыльков и горшочков. Грохот двери перед носом. Звон горшочка, разбившегося у самых ног.
Бесполезно. Бесполезной была его жизнь, раз так легко было отмести ее, перечеркнуть и забыть ради опьяняющей вспышки первой любви. Это надо было принять.
И он принял.
Принять это сейчас было просто - со спокойным отстранением, в котором лишь отдаленно ощущалась тупая боль в сердце. Бессмысленной - что ж, пусть. Не все ли равно что бессмысленно то, что должно закончиться, и пусть, милостью богов закончится побыстрей. Но оставались еще дела. Дела недоделанные, обязательные.
И главное из них…
Что теперь делать с Элис?
“Я сбегу, клянусь богами, и вы больше меня не увидите!!!”
Сбегу...

Алинор не слышал ни шагов, ни шелеста платья по едва присыпанному снегом вереску. Ветер свистел в ушах, заглушая порой даже собственные мысли. Стоял неподвижно, точно сам пустил корни на этом обрыве, и врос в землю точно древесный ствол или статуя.
Только вот как-то иначе сейчас пел ветер. Как-то по-другому двигался воздух и шелестела оголившаяся крона.
Он и сам не знал - что вдруг подсказало ему - что он не один.
Почему-то не хотелось даже окликать.  Почему-то он не удивился, когда медленно повернул голову, не двигаясь при этом с места. и долго, очень долго, смотрел на дочь, не говоря ей ни слова.

Снова пришла просить его передумать? Отпустить ее к Блитингу? В ее умоляющих глазах светилась мольба, и… что еще? Алинор не понимал. Да, полно, понимал ли хоть когда-то.
Молчание могло длиться вечно. Наконец, граф Фейф отступил вправо, и медленно опустился на торчащий из земли массивный корень, прислонившись спиной к толстому, шершавому стволу. Так же молча указал ей на другой корень, сбоку, чуть позади, подальше от края.
Надо было заговорить. Вечность так не промолчишь… Его глаза вновь обратились к пропасти, лежавшей прямо перед ним.

- Элис… - голос показался бесцветным и неживым. Скорее выдох, почти беззвучный, чем имя, которое так тяжело уронили губы в пронзительную свежесть зимнего ветра. Хоть он и не знал что и как говорить, но слова появились сами, ровные, тихие, безжизненные.
- Надо заканчивать эту пытку. Ты выслушаешь меня сейчас.

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

Алинор глубоко вздохнул, и закрыл глаза, откидывая голову к стволу.
- Когда лорд Зетар приехал просить твоей руки, он подчеркнул, что Эрван - его единственный законный сын, и является наследным графом Ланарка. Это означало, что он сватает тебя за него лишь исходя из твоих личных достоинств, а вовсе не гонится за твоим наследством. - заговорил он медленно, не открывая глаз - Он солгал. У лорда Зетара есть еще один сын. Старший. Бастард. Именно его он прочит в графы Ланарка. Получив мое согласие на брак, он начал искать пути для легитимизации своего старшего сына, чтобы назвать его своим преемником. Таким образом, твой драгоценный Эрван остается без гроша, и его единственный шанс - выгодно жениться. Мало в Камбрии лордов без сыновей, зато с дочерьми на выданье.
Граф помолчал. Говорить это было тяжело - как вообще бывает нелегко говорить с детьми о будущем, в которых тебя уже не будет. И тяжело говорить красавице-дочери, что возлюбленный ее, лелея брачные планы - делал это отнюдь не из любви.
- У меня нет наследников, Элис. - наконец вновь заговорил он, открывая глаза. Неподвижный взгляд потерялся в пустоте. Да. Наследников нет, единственный сын умер, и хотя он был все еще достаточно молод - другого сына у него не будет. Помешательство Алессы не только лишила его любимой женщины, но и пресекло шансы продолжить свой род, и передать потомству свое имя. Фамилия Алинор на нем умрет, и продолжит свое существование - лишь в детях и внуках Ардена...
- Мой титул и земли, после моей смерти, унаследуют твои сыновья. Жениться на тебе для Эрвана Блитинга - все равно что получить и то и другое в сундуке с приданым, только и дел останется, что поскорее заделать тебе ребенка. Лорд Зетар не дурак. Узаконить старшего сына, и оставить ему свои земли, а младшему добыть их путем брачных уз. Одна стрела - ваш брак, убивала сразу двух перепелок, и приносила графский титул обоим его сыновьям. Да, старик не дурак....

Отредактировано Aedd Wallingford (2016-06-08 22:58:09)

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

- Если бы у меня была надежда что он полюбит тебя - я проглотил бы этот обман. - тихо ответил граф. - Принял бы его как сына, и это, наверное, было бы для меня наилучшим выходом. Вы бы жили здесь, и я не потерял бы тебя. Зачем мне гнаться за землями жениха для тебя, если я могу оставить тебе свои. Но Эрван Блитинг - неспособен любить кого-либо, кроме себя. Я говорил тебе, но ты не пожелала слушать. Сафир и Родри провели в столице почти месяц, вызнавая подробности о его жизни, а Кайд с Бранном обшарили окрестности замка Биггар, расспрашивали слуг… Я не мог отдать свою дочь человеку, который, вместо того, чтобы прийти и в открытую рассказав о своем положении - попросить твоей руки, попытался обмануть меня. Я не мог отдать тебя, не попытавшись выяснить что он за человек. - он вздохнул, и опустил голову, глядя на пальцы своей руки, свешивающиеся с поднятого колена
- Он мерзавец, но об этом ты тоже не пожелала слушать. Он соблазнил жену своего старшего брата. Сделал ей ребенка, и увез ее, когда приспело время ему появиться на свет. Женщина на свое счастье, родов не пережила, а Эрван как ни в чем не бывало вернулся домой. Ребенок, говорят выжил, отдан в какую-то крестьянскую семью, но с тех пор минуло больше года,  но Блитинг ни разу не вспомнил о нем, не навестил, и даже не посылал денег, чтобы поддержать приемную семью. Знаю, многие так поступают, но… - Алинор бросил на дочь пронзительный взгляд, полный боли и горечи
- Но я этого не приемлю. Я не верю, что человек, способный бросить свое дитя, пусть и незаконное - может испытывать хоть что-то похожее на любовь. Я не верю, что подобное существо можно назвать человеком. Как я мог отдать свою дочь человеку, отмахнувшемуся от собственного ребенка? Человеку, не погнушавшемуся соблазнить жену собственного брата - чтобы отомстить тому за то, что отец отдает ему предпочтение?

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

- Я говорил, но ты не хотела слушать. - невесело усмехнулся Алинор, снова отводя от нее взгляд, и опуская голову затылком на поседевший от времени ствол.
Да. Вставить хоть слово в поток обвинений в лицемерии, эгоизме, бессердечности - было почти невозможно. Но ведь помешало не только это. Еще и….
-  Я был идиотом, Элис. - продолжил он с тихой горечью, невидяще глядя перед собой на дальние холмы поднимающиеся по ту сторону долины. - Самонадеянным идиотом. Я думал, что целая жизнь любви и заботы приучила мою дочь верить мне, верить безоговорочно. Что мимолетной встречи с этим хлыщом и минутного увлечения будет недостаточно чтобы перечеркнуть эту веру. Что моя дочь поймет, что я не просто так обрезаю ее мечты и разрываю ее помолвку, которую сам же и объявил.
Посеревшие губы дрогнули в горькой улыбке
- Я ошибся. Моя дочь, которую я всегда любил больше всех на свете, больше самой жизни, которой никогда ни в чем не отказывал - назвала меня лицемерным эгоистом, мешающим ее счастью из зависти. Потребовала доказательств - вместо того, чтобы поверить мне. Что ж, я мог бы предъявить тебе эти доказательства. Помимо того, что уже сказал - назвать то, что Кайд и Бранн привезли из Рейгеда. Имена женщин, чьи судьбы он сломал своим медовым языком, и своим лицемерным позерским обаянием. Имена лакеев.. Да, Элис, лакеев. Молоденьких юношей, которыми пользовался для удовлетворения похоти. Еще многое. Но я не хотел. Хотел уговорить тебя помягче, чтобы не разбивать вдребезги образ возлюбленного который ты себе нарисовала. Чтобы твое внезапное чувство к нему в разлуке остыло бы постепенно, как это обычно бывает с влюбленностью, вспыхивающей так молниеносно. Так бы и случилось, со временем ты забыла бы его - но тихо. Незаметно для себя. Без боли. Но….
Граф едва заметно покачал головой и прикрыл глаза
- Я ошибся. Всей моей жизни, моей любви к тебе и заботы оказалось недостаточно, чтобы в один-единственный раз, когда мне пришлось отказать тебе - ты смогла бы мне поверить. Я ошибся… и готов за это платить.

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

Алинор резко поднял руку, перебивая ее.
- Я сказал, что готов платить за свою ошибку. - тихо сказал он не глядя на дочь - После вчерашнего… Ты предупреждала что сбежишь, что я больше тебя не увижу. Я думал что это брошено в запале, не подумав, но вчера…
Тяжелая тупая боль расползалась как свинцовая туча, заполняя грудь, наливая тяжестью левое плечо, словно горячими каплями расплавленного металла сползала по левой руке.
- Вчера я понял что проиграл. Ты бросила мне в лицо, что я отпустил бы тебя, если бы любил. Что ж… если это последнее, что я могу сделать для тебя - ты свободна. Теперь ты знаешь все, и я не стану тебя удерживать, и защищать против твоей воли. Я сегодня же напишу Блитингу, а если надо - то и сам поеду к нему, просить прощения за свой отказ, и если этого требует твое счастье, то буду умолять его принять тебя. Он примет, не сомневаюсь. Если ты все еще хочешь стать женой Эрвана Блитинга - ты ею станешь. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы удерживать тебя силой после того.. после того, что я видел вчера….

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

Слезы. Он никогда не мог выносить ее слез. Даже когда ей случалось расплакаться рассадив коленку или упав с пони - он был готов сделать что угодно, лишь бы осушить их. Почему же сейчас он смотрел на них не чувствуя ничего кроме бесконечной усталости и тупой боли в сердце. Словно что-то сломалось в нем, что-то умерло, то, что раньше зажигало в зеленых глазах золотистые крапинки и позволяло шуткой и лаской легко справиться с ее слезами. Он смотрел на дочь со странной, глубокой, бесконечной усталостью, не находя не только слов, но даже и сил на то, чтобы просто разомкнуть губы. Что сказать ей? Что ему не за что ее прощать? Ведь по сути и не за что. Ведь во всем виноват он сам, и вине этой уже пятнадцать лет. Можно любить, но нельзя требовать любви, можно доверять, но не требовать в ответ веры.  Открывая кому-то объятия - надо быть готовым получить в грудь нож, а получив его - не жаловаться, ведь сам, сознательно раскрылся и остался без защиты, и это лишь твоя беда, что по беспечности не мог предвидеть удара. А теперь? Что теперь? Она плакала как ребенок, привыкший слезами и просьбами получать все что угодно, как в детстве, когда простое “Я больше так не буду” служило волшебным ключом от любой провинности. Дитя.. совсем еще юное дитя, полагающее что можно нанести рану, и слова “прости” окажется достаточно чтобы залечить ее. А можно ли залечить разбитое молнией дерево?  Стало больно. Еще больнее от глубокой тоски, от страха за собственную разбитость, от мыслей - неужели же теперь так будет всегда? Но он не находил ответа. Никакого. Лишь смотрел на плачущую дочь. Целую вечность.
Лишь через несколько мгновений он с усилием поднял все наливающуюся тяжестью руку, и мягко провел по ее волосам. Осторожно, тепло, как в детстве. Только вот странное, чужое онемение все росло и росло. Рука соскользнула с ее волос, и словно каменная, бессильно упала на узловатые корни, тяжело ударившись ребром ладони. Странно, но боли он не почувствовал.

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

Глаза графа потемнели от боли. Новый удар. Новый кинжал. Да будет ли этому конец!  С поистине детским эгоизмом она ни секунды не подумала - какую боль причинят ее слова. Что может быть страшнее, мучительнее для отца - чем услышать от своего ребенка “я не хочу больше жить”, даже если это всего лишь пустые слова. О себе. Она думала все еще лишь о себе. Как раньше о своей любви - то теперь - о своем стыде. Лишь о своем. И не секунды - о нем.
Правильно - с болью думал он, не сводя с нее глаз, не ощущая как его лицо мертвеет, покрывается смертельной бледностью, не ощущая каменной тяжести, пригвоздившей его к стволу так, что не сдвинуться, - Она не обязана понимать. Она всего лишь ребенок. Дитя, мое дитя, моя девочка… Откуда ей знать, откуда ей набраться сейчас этой мудрости, умению ставить себя на чужое место… Рано, слишком рано… Ей пришлось выполнять взрослые задачи, занять место матери, а ведь она еще совсем дитя… О боги, боги…
Но как сказать ей об этом, как донести все то, что чувствовал, да и вообще можно ли высказывать такое вслух - он не знал, не понимал… а понимать было тяжело, мысли ворочались с трудом, мутились как в горячке от сокрушительной слабости и пустоты, от тяжести в груди, пригвоздившей его к стволу точно пришпиленную бабочку, и мешавшей дышать. Надо что-то сказать… надо выбить из ее головы эту.. нет, не мысль, при одной только мысли что ее слова были осознанны, а не просто выраженной, сказанной вслух фигурой речи ему хотелось выть… Надо… надо…
Веки дрогнули, раз, другой, и опустились, с тяжелым выдохом похожим на хрип.
- Элис...что же… ты…. такое… говоришь…..

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

Встревоженный голос. Что-то не так с лицом? Или с голосом? Надо бы открыть глаза, но на веки точно навалился какой-то непомерный груз - отражением все возраставшей и возраставшей тяжести этих дней, все сразу, крутившееся где-то в сознании, путавшее мысли, через которые он пытался пробираться словно через терновые кусты.
- Никогда… - медленно, через силу слетают с побелевших губ слова, тихие как дыхание - никогда…. не говори… так… Элис…..

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

Тяжесть от которой устаешь дышать. и дурнота временами заволакивающая взор темными пятнами и поступающая тошнотой к горлу. Похоже на состояние когда года четыре назад кабан пропорол бедро на охоте, и потерял много крови. Может быть и сейчас это результат кровопотери? Друид все же изрядно перестарался выпустив из него вчера чуть ли не кварту крови. Только бы она и вправду не говорила так больше… даже не думала, боги…
- Ничего… - наконец произнес он и медленно согнулся пальцы пытаясь погладить её кисть. Рука была тяжелой и непослушной. только вот нельзя. нельзя оставлять недоговоренностей. граф устало вздохнул, и взглянул  на дочь.
- Скажи мне - чего ты хочешь сейчас? Этот Блитинг…

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

- Девочка моя… -мягко и очень устало улыбнулся Алинор. Вот она -его дочь, его девочка… которая бегала по замку на непослушных ещё ножках приводя в отчаяние нянек и пряталась от надоевшего шитья у него в кабинете. -  Да не за что мне тебя прощать. Ведь ты - моя жизнь. Понимаешь? А от жизни надо уметь принимать все. И радости и огорчения. Потому что это - жизнь. Я люблю тебя. Слышишь?
Он говорил тихо, словно боясь спугнуть что-то невесомое, повисшее в воздухе между ними. Прикосновение её губ к ладони, тепло её щеки… тепло словно растворяющее липкую каменную тяжесть у сердца. Он осторожно погладил её по щеке. Странная улыбка отражалась больше в глазах чем на губах.
- А покинуть меня тебе рано или поздно придётся, родная. И ты не должна думать об этом так… Я хочу чтобы ты была счастлива.

От имени Алика Алинор, графа Фейфа.

Девочка, моя девочка. Щемящая нежность переполнила душу когда она вновь прижалась к его груди - доверчивая и родная. Словно и не было этих страшных дней, жестоких слов и непримиримого выражения глаз. Все прошло. Прошло как буря, оставив позади поваленные  деревья и разметанные скирды. Но после бури вновь засияло  солнце. А что да бурелома - то какая разница.
Граф с улыбкой зарылся лицом в ее волосы, а когда услышал её слова то и рассмеялся тихонько насколько позволяло все еще стесненное дыхание.
-Кайд… Вот тебе и первый урок Элис. Никогда не верь  словам. Верь делам. Только делам. Сказать-то  можно все что угодно, в том числе и ложь, а за человека говорят только его поступки. Кайд ворчит и бранит тебя на все корки, но он скорее позволит разорвать себя на куски чем тронет хоть волосок на твоей голове.