Элейн Данолли
Сегодня Ливия одета в светло-зеленое, совсем простое платье с узкими рукавами. Над стройными бедрами завязан узлом зеленый кожаный пояс. Поверх всего этого по-клайдской моде зеленая тога из льна на римский манер, задрапированная и заколотая на плечах фибулами, спадающая до самого пола, с металлическими бляхами на её конце. В её одежде умышленно ничего дорогого, всё лучшее спрятано в сундуках Леди Гвайт для лучших времён, ей уже не перед кем покрасоваться роскошными нарядами, они ей ни к чему. Выглядит она далеко не так, как обычно: бледна, кажется изможденной и напоминает этакое «прекрасное привидение».

Только что покинула духовника королевы, тога всё ещё накинута на рыжеволосую голову. В замке не спешит возвращаться. В тайне боится, что задохнётся там. Решила прогуляться в саду... Стояла теплая и приятная, майская погода, нужно было использовать это.

Делингхэм вспоминает разговор в доме Божьем... Она молилась с опущенными глазами своей богине, чтобы обрести покой — само очарование и благопристойность, когда к ней подошли. Церковь постаралась вернуть её на путь истинный. Но падшая Лив была неумолима, она явно погрязла в грехе. Её ответ был таким: «Когда я умру и предстану перед вечным судьей, тогда я тоже не склонюсь и не покорюсь. О нет, хотя бы он был окружен всей ратью небесной, хотя бы так сиял святостью и величием! Пускай он проклянет меня, Евину дочь, рожденную грешить, пускай низвергнет меня в ад и велит бросить в огонь... Я не попрошу прощения, не унижусь, ни в чём не раскаюсь! Если он спросит, согрешила ли я с Королём, то я воскликну, что да, я согрешила, и хорошо, что я согрешила, и если бы могла, согрешила бы снова и снова. Я делала то, что делала, потому что это доставляло мне удовольствие...». Ещё много чего было сказано. Все слова были произнесены с дьявольской горячностью. При этом её глаза потемнели... Ну, чем не ведьма? Она — даже не похожа на Марию Магдалену, та раскаялась и стала святой, а это ей точно не грозило... Священник перекрестился. Видел бы Эсмонд его лицо, захохотал бы. А на её лице было показное веселье, но без напряжения не обошлось, она побледнела и почувствовала слабость, поспешила выйти...

Вот и бродит в саду, где нет шумной и густой толпы обитателей замка, наполнявшей его дворы. Ливия вспоминает слова Эсмонда, нет, Его Величества. Никто не хочет её наказывать, ни его матушка, ни тем более он — с этим она может поспорить. Её оставил Король, весь двор её отвергает, её мучают и стороной обходят, как прокаженную. Может милый Эсмонд и не хотел намеренно наказывать свою бывшую фаворитку, ему не до этого, он просто наслаждается жизнью так, будто для него ничего не изменилось, будто он никогда не встречал Леди Гвайт, но ей достаточно вспомнить его слова и они вонзаются в её сердце, подобно мечей. Это не могло длиться вечно... Чего бы мы ни хотели, есть правила, против которых мы бессильны... Мы больше не дети, у нас есть ответственность... Она сама знает эти истины. Однако эти слова в устах Короля прозвучали так, будто он просто-напросто нашел причину от неё избавиться. Отказаться бы ей от него... Но любовь никогда не позволит её сердцу дрогнуть, от этого она очень тверда и, возможно, глупо убеждена в том, что возможно вернуть всё на круги своя. Мысль, к которой Делингхэм сама пришла ей подсказывало, что большая любовь выдерживает испытание временем, расстоянием и страданиями. Даже тогда, когда кажется, что все потеряно, настоящая любовь продолжает жить... А милый Эсмонд, он не может её не любить, когда она так страстно любит. Должно быть, его разум затуманен, раз он сказал ей такое. В этом можно винить августейшую матушку, Королеву Ренату, её опекуншу и главную мучительницу. Вот, кто точно хотела наказать свою подопечную и урок ей преподать. Лив знает одно — Рената её враг. Даже в саду она затылком чувствует её холодный взгляд. Ей кажется, что Её Величество видит в ней падшую женщину, стоящую на пути брака её сына. Видимо, Леди Гвайт винить легче, чем своего сына, который всеми силами старался остаться холостяком и сильно в этом преуспел.

Сейчас Делингхэм думает, что скорее всего священник передаст её слова Королеве. Она могла бы использовать эту возможность и сделать вид, что раскаивается. Тогда Её Величество могла смягчиться... Порой Ливия и на самом деле корила себя за необдуманное поведение, за эту легкодоступность, или думала, что делала это, но она упрямилась, никогда этого не показывала, никому об этом не говорила, так как думала, что это дело принципа. Её грех или любовь — её сила... Она крепко прижимает его к себе, как ребёнка. Да, опыт избавил её от иллюзий и наивности, с которой она бросилась в свой первый омут любви, но с её любовью или грехом он не справится.

Тут Леди Гвайт замечает Элейн Данолли, Герцогиню Бринмор, Графиню Гаррет и Дарнли, воспитанницу Её Величества. Они были знакомы с детства и вполне могли стать подругами... Несмотря на более высокий статус Элейн и внушительный перечень её титулов, в её биографии был факт, который роднил её с Лив — та тоже в детстве родителей потеряла. Но вот беда, их дружба не состоялась ещё тогда, когда они были маленькими девчушками. В этом была её вина, она страшно ревновала Королеву Ренату к Данолли... Кроме того, чуть позже жутко завидовала ей — ещё один грех. Придворные дамы часто превозносили изысканные манеры, примерное усердие и такт Герцогини, все они характеризовали ее как первую ученицу, любезную в разговоре и почтительную. Делингхэм, полная противоположность, непоседа, утешала себя мыслью, что женщины восхищаются лишь безличными, светскими качествами Элейн.

Разумеется, этим всё не ограничивалось... Став любовницей Короля, она даже думала, что Её Величество может женить сына на своей любимице Данолли, которая могла принести короне земли. Благо, ошибалась... В претендентках числились племянница матушки Эсмонда и дочь первого министра, но не Герцогиня Бринмор, Графиня Гаррет и Дарнли. Почему? - потом её мучил этот вопрос. Достаточно было вспомнить восстание, что поднял жених Элейн... Их свадьба могла бы иметь не хорошие последствия. Старые придворные шептались о том, что королеве нужны не земли, а союзники. Нетрудно представить, как будет благодарен будущий муж Данолли. Конечно же, он будет в долгу у короны. Её Величество останется в выигрыше и она взамен получит всё, что захочет. А Герцогиня Бринмор... При дворе делали ставки на то, что её ждёт. Большинство думало, что ей не видать своих владении как своих ушей. Её землями и так правит наместник, назначенный Королевой, а потом, когда её выдадут замуж, если она не возьмёт всё в свои руки, её будет не отличить от остальных женщин: также будет подчиняться мужу, также будет занята делишками простых баб, также будет рожать ему детей. Бедняжка... Что проку от высокого статуса  и внушительного перечня титулов, если всё это простая формальность? Элейн, как и Леди Гвайт, всего лишь товар, который можно выгодно продать. Если одна из них порченая, то другая вполне и совершенно девственна. Но ни одна из них не решает свою судьбу. По этой причине Лив чувствовала какое-то мрачное удовлетворение — хоть в чём-то они равны.

- Герцогиня Бринмор, какая встреча! - с видом истинной Леди, чьи манеры и репутация — безупречны, а положение в обществе — беспредельно высоко, Делингхэм подходит к Данолли, сияя доброжелательной улыбкой, с высоко поднятой головой, и приседает в реверансе. Ей нечего стыдиться... - Да, решила. Я не могла в замке оставаться. Погода и вправду чудесная, и мне ничего особо делать, выдался досуг, - говорит она и слышит громкое щебетание, нет, ни птиц, а девушек. - А вы, как вижу, решили сбежать от суеты и уединиться. Если я права, составьте мне компанию, прогуляйтесь со мной. Отделимся от остальных, - предлагает она, сверкая озорными глазами и не дождавшись ответа, хватает белую ручку Элейн и тянет за собой. - Давайте! Живей!

Как в детстве. Те же слова Ливия говорила Принцессе Маргарет, после них девочки вместе уходили без придворной степенности, держась за руки, смеясь, обсуждая последние новости... Увы, связь с бывшей подругой утеряна, они давно не общались, остались только воспоминания. То, что сейчас с Данолли — жалкая попытка повторить, вернуть старые деньки. Также, как ни странно, она чувствует сентиментальную привязанность к Герцогине — та тоже часть её детства. Есть еще одно обстоятельство, Леди Гвайт хочет сбежать от других девушек, которых она видеть не хочет. Когда-то она создала трёхлетнюю иллюзию любви, взаимопонимания и поддержки. Но она больше не предмет зависти. Её все боятся. Не её, а её судьбы. И они правы. Врагу не пожелаешь сначала чувствовать себя любимой, а потом быть отвергнутой, стать ненужной, гадая, когда тебя выкинут из замка и жизни. А Элейн... Она, кажется, не боится. Первая с ней заговорила, не обошла стороной.

- Мне жаль. Всё это время я имела o вас неверное мнение. Теперь я знаю, какая вы. Не бойтесь потерять милость Королевы — так это похвально. Ваша смелость заслуживает уважение, - энергично шагает Лив, продолжая говорить на ходу. - На самом деле нет таких причин, по которым вы не можете общаться со мной и сопровождать меня во время прогулки по саду. Я — не людоедка. Вы от меня дурных привычек не наберетесь, - долго ходить не пришлось, девушки оказались в безлюдной части сада, она усаживается на скамейку, небрежно вытягивает руку, положив ее на спинку, и улыбается так, что на её щеках появляются милейшие ямочки. - Было бы неплохо, если бы это понимали и другие.

Отредактировано Ливия Делингхэм (2020-03-11 21:30:58)

Элейн Данолли
Жизнь сталкивает Ливию с Элейн — отлично! Не придётся им искать предмет обсуждения. Существует ряд тем, объединяющих людей. Может эти девушки никогда не дружили, но они живут под одним небом, в одном замке, в одной среде, поэтому они могут поговорить о погоде, как бы банально это не звучало, или поделиться сплетнями, или обсудить предстоящий пир. Точно, в воздухе витает праздничная атмосфера, люди суетятся и готовятся, вот, предстоящий пир, любимая тема обитателей замка, в этом месяце все разговоры начинаются ею, сводится к нею и заканчиваются ею. Но сейчас Делингхэм не хочет говорить об этом, понятно почему: без Короля ей не мил весь свет, в течении пол года ей не хотелось ничего праздновать и, даже при желании, не смогла бы отпраздновать, в таком положении она находилась. А когда-то, в старые-добрые времена, Леди Гвайт блистала на пирах, кружилась в танце, сидела по правую руку Его Величества...

Благо, девушки перевели разговор в другое русло. Лив сделала собеседнице комплимент и удивилась, получив ответ, характеризующий Леди Данолли. Это Герцогиня — скромница такая, добавьте легкую грусть и задумчивость и вуаля, прекрасное зрелище, не хватало ей только глаза долу отпустить, чтобы скрыть свою затаенную боль.

- Скромничаете, Элейн, вы скромничаете. Много лестного о вас говорят, а ещё, вдобавок, уважают. Спорить не буду, злопыхатели есть у всех, тем более при дворе, однако, если они у вас есть, то ваших можно по пальцам пересчитать, - Делингхэм, скрепя сердце, пытается быть доброй в знак благодарности. Как-никак, Леди напротив тоже была к ней добра. Тем более, ей не приходиться врать ради ответной любезности, она говорит полную правду — Данолли уважают... Не то, что её — Ливию: в этом замке вряд ли найдутся придворные, которые имеют положительное мнение о бывшей фаворитке Короля или, хотя бы, снисходительно к ней относятся. - И вам следует радоваться тому, что ваши злопыхатели не слишком рьяные и заметные. Они своё место знают, а это уже не плохо, - она говорит так, будто успокаивает давнюю подругу. - У вас есть ещё один повод для радости. Я думаю, что при дворе уважают не только ваш титул, но и вас саму.

Да уж, настали страшные времена, раз сама Леди Гвайт начинает замечать её достоинства. Только вот, для неё важнее всего то, что есть, что замечать в Герцогине Бринмор. Оказывается, у неё своя голова на плечах и она умеет независимо принимать решения — может показаться, что в этом ничего необычного, однако Лив знает, что в большинстве своём девицы, посредственные и глупые как овцы, не смогли бы сделать то же самое.

- Возможно Её Величества не сочтет нашу прогулку преступлением против короны. Но поведение людей вокруг меня заставляет раз за разом думать о том, что я в опале, - как можно осторожнее отвечает Делингхэм, думая о том, что с этой собеседницей полностью откровенничать не стоит.

Если скромнице не удалось самой понять, что к чему, то её посвящать и не нужно. И правда, не говорить же ей, что её обожаемая Королева перешла черту: сына к государственным делам не допускает, обращается с ним, словно он — малое и несмышленое дитя, то есть, она унижает его королевское и мужское достоинство.

- Мне ничего рассказать о дурных привычках, которые смогут вам пригодится и даже больше, - говорит Леди Гвайт. Что-то неуловимое мелькает в очертаниях ее полураскрытых губ, обнажавших ровный ряд верхних зубов, и в приподнятых уголках рта. - Слова, слова, слова, всего лишь слова... Слухи... Да, они доходили до меня. Но, боюсь, они беспочвенны. Мне трудно представить причину того, почему Её Величество могла бы внезапно решить вновь приблизить меня к себе, - в глазах ее появляется мягкость, неизменная мягкость. Не будь сейчас они такими потемневшим, может быть, её взгляд показался бы слегка затуманенным, но на самом же деле он остро-пронизывающий — это мягкое выражение делает его бесхитростно-чистым. - Наверное какой-то бездельник пустил слушок.

Отредактировано Ливия Делингхэм (2020-03-11 21:35:30)

Элейн Данолли
Может всё таки Элейн не скромничает? Дело может быть в том, что Ливия плохо понимает её. Ей легко заметить все детали ситуации, в которой находится сама (по понятным причинам), но то же ей трудно сделать с собеседницей. Она слишком привыкла к тому, что Леди Данолли во всем её превосходит, поэтому относится к ней чуть более поверхностно, чем следовало бы.

- Вашими устами глаголет истина. Вы совершенно верно оценили королевскую непостоянность, - Делингхэм говорит с определенной долей иронии и горько усмехается. Вдруг в её голове что-то щелкает... Она задумывается над тем, нет ли в словах собеседницы потаённого смысла, и через минуту будто во сне двигает головой из стороны в сторону, пока распущенные волосы качаются в такт движениям — не стоит быть такой подозрительной и всё принимать на свой счёт. В разговоре нужно найти отдушину да наслаждаться. Наслаждаться... Она забыла, какого это.

Слова Герцогини относятся ко всем подданным, при дворе эту истину должен помнить каждый и никогда, нигде её не забывать. Помнить должна и фаворитка. Не зря говорят, что женский век короток, а мужчины непостоянны: история стара как мир, никому, даже королеве, не дано переписать финал. Вот, именно, финал — самое важное в истории. Если он плох, остаётся только вспоминать начало: они встречались, завтракали вместе, обедали, гуляли; она жаловалась на то, что дурно спала и что у неё тревожно билось сердце, задавала все одни и те же вопросы, волнуемая то ревностью, то страхом, что Эсмонд недостаточно её уважал. Часто в саду, когда вблизи их никого не было, он вдруг привлекал её к себе и целовал страстно. Совершенная праздность, эти поцелуи среди белого дня, с оглядкой и страхом, как бы кто не увидел, жара и постоянное мелькание перед глазами праздных, нарядных, сытых людей точно переродили его; он говорил ей о том, как она хороша и соблазнительна, был нетерпеливо страстен, не отходил от неё ни на шаг, а она часто задумывалась и все просила его сознаться, что он её не уважает, нисколько не любит...

Как же Леди Гвайт тяжело сидеть в том же саду и вспоминать первые дни своей единственной любви! Шепотки за спиной волнует её меньше всего. Главное — найти отдушину, наслаждаться самим процессом. В кой-то веки с ней заговорили... Её также мало волнует тот факт, что сегодняшняя собеседница — вышколенная Ренатой девушка. Всё потому, что сейчас Ливия видит в ней то, что раньше не видела: Элейн умеет отделять страсть, овладевшую человеком, от самого человека — она дружелюбна к ней и, видно, не осуждает.

- Вы правы. И я давно научилась пропускать ненужные высказывания мимо ушей. Люди всегда будут шептаться и насмехаться. Пускай. Они так ничтожны, что я их не замечаю. Я вижу то, что для меня важно... Этому принципу должен следовать каждый. Но сколько можно? - Делингхэм пресерьезно сжала свои маленькие губки, заломив надменно светлую, едва заметную бровь. - Меня раздражает то, что никто меня как бы не узнает. Если меня и замечают, то отодвигаются от меня, как от больной. Вечно простуженный лорд, вы сами догадаетесь, кого я имею ввиду, вчера увидев меня, прикрыл лицо платком и зашелся в притворном припадке кашля. Когда я задала вопрос, один забавный господин — всем известный пьяница уже собрался ответить мне, но его дружок что-то шепнул ему на ухо, и тот отвернулся, - она резко прекращает разговор. Кожа у нее на горле идет пятнами от злости. Достаточно, пора положить конец этому потоку откровенности! Говорить о том, что тщетно искала приязни на лицах, но никто даже не хотел поглядеть ей в глаза, право, не стоит. Словно бы перед ними предстал живой призрак.

Но неужели Ее Величество более не приблизит Лив к себе? Герцогиня и говорит: «Я верю, что все неприятности рано или поздно остаются позади». А Леди Гвайт отвечает не сразу, молчит и думает, что все её неприятности от Королевы. Нельзя сказать, что и Эсмонд не при делах, ему бы немного упорства и он смог бы сохранить их отношения, но как бы не посмотри, его характер не может сравниться с тем, что сделала Рената.

Её Величество — властолюбивая женщина. Она не отпускает бразды власти и не уступает лидерство сыну. И не она одна. Ещё есть Рейналт Арсани, дядюшка Ливии... Понятное дело, эти двое многое сделали на благо Камбрии, но Король уже достиг совершеннолетия, причем давно. Если Арсани можно понять, то родную мать Эсмонда бывшая фаворитка понять не может. Кажется, Королева должна быть заинтересованной в том, чтобы её сын начал делать первые самостоятельные шаги в управлении, чтобы его серьёзно воспринимали. Но нет! Ей мало интересует успехи сына, его авторитет... А так не должно быть...

Что хуже всего, Рената способствовала разрыву Эсмонда и Делингхэм... Она бросила воспитанницу в ужасное положение, а ещё, благодаря её стараниям, авторитет её сына был подорван тем, что причиной разрыва стала именно она, его мать. Конечно, ей приходилось кричать о роли, которую исполнила в этой истории, но слухи разошлись по-другому и этого было достаточно. С таким же успехом Её Величество могла отправить Его Величество в свои комнаты, словно провинившегося ребенка в постель без ужина... После этого даже самая наивная женщина не могла бы надеяться, что подданные Эсмонда впредь будут серьёзно воспринимать его, как своего Короля. Они только запомнят это и посмеются за своими кубками... А потом придет день, когда её сыну потребуется, чтобы они уважали, или даже боялись его. Однако смех убивает страх...

- Я не знаю, что вам сказать, Леди Данолли. Мне ничего не известно о планах нашей дражайшей Королевы, - Лив встаёт. Совсем не хочется говорить о том, что от неё хотят избавиться посредством брака.

Её брак — должно быть, Ренате не до него или же нет никакой надежды: поля черны от женихов, бегущих в другую сторону...

- Сейчас мы поговорим о Принце Глостере, - Леди Гвайт говорит почти шепотом, смотрит заговорщический, а улыбается — победоносно. - Полагаю, вы уже знаете, что меня интересует.

Известно, что девичья болтовня — лучшее средство от разбитого сердца. И вот, в кой-то веки бывшая фаворитка может поговорить о ком-нибудь другом, так что стоит поймать момент. Элейн тоже нуждается в подобном общении, - предполагает она. Право, её собеседнице больше подошло смех, чем серьёзность и взрослость.

- Меня не интересует то же, что и всех, - умильно щебечет Ливия. - Говорят, что, может быть, он станет вашем мужем. Болтают об этом уже давно. Никто не опровергает эти слухи. Это может означать, что ваш брак таки возможен и, что его обсуждают или в будущем могут обсудить? - спрашивает она, развлекаясь, дразня, не веря в то, что любимицу Королевы могут выдать замуж за горбатого уродца.

Элейн Данолли
Боги, только не это! Элейн говорит о терпении и покорности – христианских добродетелях, которые характеризуются осознанным, смиренным, безропотным, благодушным отношением к скорбям и испытаниям, ниспосылаемым или попускаемым Богом. Что может быть хуже? Ливия и так вдоволь наслушалась подобных разговоров. Теперь она думает: ага, как же, хорошо быть терпеливой и покорной, когда нету другого выбора, когда ты также беспомощна, как рыбка, попавшая в сети рыбака...

Делингхэм было двенадцать, когда на пиру ей один пьяный да отъявленный язычник сказал, что смирение объявили добродетелью завистливые рабы и нищие люди, которые и рады бы предаться радостям господ – гордыне, ненависти, мести, похоти – но не смеют, потому что они, не имея средства, вынуждены – под страхом побоев и смерти – быть кроткими и терпеливыми, вынуждены беззлобно сносить обиды, за которые они бы охотно отомстили, имея возможность. Поэтому они делают из нужды добродетель и объявляют свое вынужденное поведение чем-то похвальным, а силу, смелость, гордость, которые отличают их господ – пороками, за которые те, потом когда-нибудь, попадут в ад.

Он даже пример для неё привёл: могучий, сильный, безудержный воитель, радостно звеня доспехами, встречается с тихим, кротким, потупившим очи долу монахом; конечно, в бою монах не имеет никаких шансов – но у него есть более изощренное оружие, с елейной улыбкой он рассказывает воину про суд Божий, про рай и ад, грехи и добродетели, про то, что меч надо употреблять только для защиты сирых и убогих, про то, что надо плакать о своих грехах и всячески смиряться. Так воин попадает под обаяние проповеди монаха и начинает воспринимать свою силу, волю к господству, стремление к удовольствиям как что-то греховное, и хотя и предается всему этому, но уже с чувством вины и страха, которое он пытается подавить, обеспечивая монаха, который, в свою очередь, достигает власти, ни разу не держав в руках меча...

Короче, Лив помнит, что в целом рассказ подпившего язычника был сумасбродным. Однако смысл добродителей он передал верно. Иногда всё объясняться нуждой. Иногда призыв к смирению и покорности – ничто иное, как попытка хитростью подчинить. Иногда эти добродетели – это забитость человека, которому не остается ничего лучшего.

- Не надо отчаиваться и ожесточаться, а надо верить, надеяться и молиться. Тогда терпение станет долготерпением и человек поймёт, что всё суета и всё пройдёт, - Леди Гвайт пытается изобразить христианское смирение и припоминает поговорку, с помощью которой обыкновенно утешают себя скорбящие в затруднительном положении. - Коли терпели Моисей, Елисей и Илия, потерплю и я. Хотя терпением и покорностью я с детства не отличаюсь. И ждать я никогда не любила. Но это ничего, обстоятельства многому меня научили, они изменили меня полностью.

Лучше так, чем сказать правду. Терпеть и быть покорной... Пользы от этого нет. В жизни все платят за все двойной и тройной ценой. Бороться, бороться – вот единственное, что осталось ей в этой жизни, в которой в конечном счете так или иначе она будет побеждена. Бороться за то немногое, что ей дорого. А в старости можно будет и потерпеть болезни всякие, и можно в семьдесят лет покориться смерти...

А Леди Данолли-то размечталась! Ливия косится на неё. Прогулка верхом да так, чтобы никуда не спеша, ни о чем не заботясь, такое беззаботное времяпровождение ей трудно представить, несмотря на то, что она с воображением проблем никогда не имела. По этой причине рыжая припоминает собеседнице того самого Принца – подумаешь, ей на время захотелось побыть вредной девчонкой...

Когда-то Принц Глостер пугал юную Делингхэм. То, что нормальные люди осторожно называли бы слухами и домыслами, придворные передавали ей как непреложную истину. Таким образом перед её глазами встала жуткая картина: мрачный замок, стены которого содрогались под порывами бури, тяжелые роды, и вот, под завывание собак и крики воронья, на свет появилось уродливое существо, которое и младенцем-то нельзя было назвать. Порклятый ребёнок, который превратился в кровожадного воина, так многие характеризовали двоюродного брата Эсмонда. Его считали уродом, горбатым телом и душой... «Боги знают, кого метят», - эта фраза как нельзя лучше выражала отношение людей к нему.

Лив со своим страхам справилась, когда стала фавориткой Короля. Вдруг обнаружила, что горбатый уродец не так уж и страшен: не зря же Эсмонд доверял ему? С тех пор она любила от души над Принцом посмеяться (на самом деле она смеялась над своими детскими страхами).

Жаль, на этот раз от души посмеяться не получиться... Да, разумеется, её собеседница предпочитает считать себя одной из кандидаток в невесты Его Величества, так как на фоне Эсмонда Принц Глостер явно проигрывает. К тому же, в Камбрии всем девицам хочется побыть королевами...

- Вы не должны были мне это говорить, - эти слова так резко слетают с уст Леди Гвайт, что ей становиться неловко. - Я и так знаю это, - она поднимает глаза к солнцу; почти сразу же справляется с собой, продолжает, не растерявшись, и смягчает ранее сказанное.

Ничего страшного. Может, слова словно стрелы – если они сорвались, уже не вернешь, но точно не её вина это оплошность. Элейн сказала то, что не следовало говорить. Опять таки, ничего страшного, ей тоже есть, что напомнить.

- Я тоже слышала, что вас рассматривают в качестве одной из кандидаток в невесты королю. При дворе об этом болтали еще тогда, когда я была фавориткой Его Величества, - губы Ливии, похоже, замирают в улыбке, и она знает, что сейчас на её щеках ямочки.

Правильно, слухи циркулировали еще тогда и они до сих пор не прекратились. Впрочем, в претендентках числилась не одна Леди Данолли. Достаточно вспомнить противную выскочку из Клайда – принцессу Марианну и папину дочку – смазливую Арианеллу...

- Я тут подумала... Вас вполне могут рассматривать, как будущую Королеву. Но, вы что? Хотите быть королевой? Только не лицемерьте и не мнитесь, ответьте правду. Не подумаете, что я собираюсь вам льстить или давать непристойные для придворной намеки о возможных милостях в будущем. Дело, собственно, вот в чем. В действительности, мало кто интересуется тем, чего мы хотим. Но, если бы я могла выбрать... Чего все ждут от будущей королевы? - вдруг спрашивает Делингхэм и бросает на собеседницу выразительный взгляд. - Королева должна обладать всеми добродетелями обычных женщин, только в большей мере: быть скромнее, осмотрительнее и послушнее их всех, дабы подавать пример остальным. Королева должна быть жалостлива и незлобива, чтобы склонять короля к милосердию, а не подталкивать к жестокости. Я думаю, что вы именно такая, и даже если вы не станете Королевой, вы будете замечательной Герцогиней.

Отредактировано Ливия Делингхэм (2020-09-10 20:55:13)

Элейн Данолли
Каким человеком была Ливия в различные периоды жизни? Изменились ли? Воспринимали ли её окружающие такой, какой она представляла себе? Какие маски она носила? Менялась ли каким-то образом, если хотела понравиться окружающим или пыталась защитить себя от них?.. Увы, Делингхэм не могла дать однозначные ответы на эти вопросы. Но, да, она изменилась также, как изменилась ситуация, как и весь её мир перевернулся с ног на голову. Разочарования ломали, боль уродивала её...

Леди Гвайт знает, кем она стала. Помнит она цену, которую заплатила за возможность быть с Эсмондом. Она знает, чего хочет. Она ждет понимания, справедливости, любви, принятия и ощущения места под солнцем. Однако, пока она где-то посередине, между светом и тьмой, правдой и ложью, жизнью и смертью... Внутри нее пылает огонь юности, который может превратиться в пожар. Её глаза слишком голубые, руки нежные, а улыбка невинная... Никто и не заподозрит, что она переживает. Сердце у неё горит ярко, ослепительно, неумолимо и безвозвратно быстро: так осенняя листва вспыхивает охрой перед самым началом зимы, чтобы затем превратиться в тлен...

- Надеюсь, что я изменилась в лучшую сторону. Кстати, вы-то тоже изменились. Может вы и думаете, что каким были тогда, таким и остались. Только это не так, уж поверьте. Это обычное дело – взрослеть и меняться. Главное, что бы обошлось без лишней боли, - Лив улыбается Элейн уголками губ лишь, с преувеличенным радушием берёт её за руку и держит спину так ровно, под стать истинной королеве. Нет, о том, как ей было тяжело, не скажет.

Все должны видеть, что она выглядит здоровее, увереннее, счастливее, чем раньше. По другому, никак. Не становится же ей тенью? Не становится же ей высохшим листом? Никто не сможет сказать о ней: «Снаружи вроде человек, а внутри пустота».

«Все мы получили хороший урок», - говорит Леди Данолли. Разумеется, для других её история станет уроком. Даже десятки лет спустя добродетельные, да и не очень добродетельные, старушки будут указывать на неё пальцем, если ей не удастся получше устроить свою жизнь. Данолли будет в их числе. И они, эти курицы, предупредят своих дочерей и внучек. Не будешь умницей? Тогда тебя будет ожидать её судьба.

А герцогиня-сирота осторожна, поэтому, если что, станет достойной преемницей Ренаты. Ей преподавали уроки и она освоила их в совершенстве... Хорошая девочка.

Как в детстве их наставляли? Кажется, Ливия припоминает: «Разговор по душам допустим между близкими друзьями, но в светской беседе есть запретная проблематика, которой леди никогда касаться не будет, дабы не оскорбить и не обидеть собеседника». Они даже составили список самых важных тем-табу, для тех, кому важно оставаться «на высоте» и не попасть впросак. Забудьте их, говорили они.

- Мы и правда затронули не слишком приятные темы. Это смущает? Я же вижу, что вам неудобно, - говорит Делингхэм. - Это потому, что воспитанная леди вроде вас обладает чувством такта и никогда не позволит себе не только лишние слова из собственных уст, но и слушание подобных речей из уст других людей, - она передразнивает одну из наставниц их детства, копирует её голос и смеется. - Ну, правда, честное слово, вы просто очаровательны!

Отредактировано Ливия Делингхэм (2020-09-23 18:37:53)

Элейн Данолли
- Леди Данолли, - у Ливии усмешка нервная с губ срывается, когда собеседница отмечает степень её воспитанности, - на людях я — не я, то есть я, но не основная. К тому же, мне всегда казалось, что навязанная воспитанность заставляет людей направлять разговор на никому не интересные темы. В итоге, человек меня не видит... Как я — его.

Сейчас она говорит то, что думает. Однако не всё так просто. Почему людей тянутся к навязанной воспитанности? Они ищут в ней спасение. Причина их тяги ей понятна. Определенность всем жизнь упрощает. Предсказуемость — наше всё. При дворе ничто не пускается на самотек. Даже мыслить следует в рамках: строго соблюдаете законы нравственности или делаете вид, что соблюдаете, и последите, чтобы вас не поймали; придерживайтесь правил вежливости и велению здравого ума. Зато отклонение от общепринятого может быть сочтено преступным...

А предсказуемая осмотрительность Элейн даже радует. Она лишает возможности узнать информацию, которую позже Делингхэм может использовать против неё же.

Честный и отчего-то напоминающей о детстве взгляд Леди Данолли. Лив вспоминает детство. Те беззаботные дни, бесконечные ссадины на коленках, как она весело смеялась с подругами в саду, как спала ещё невинным, наивным ребёнком, как была счастлива в своей глупости... Те времена уже не вернуть, и ей это прекрасно известно. Но она не против окунутся в детство и обрести ту наивность, которой так ей не хватает.

- Уже перелистанные страницы жизни никак нельзя открыть вновь. Но, вполне возможно, что ещё не поздно. Мы можем стать подругами. Мы можем стать сёстрами, - говорит Леди Гвайт.

Она знает, чем всегда заканчивались её надежды. Помнит в мельчайших подробностях, как выглядят руины воздушных замков её воображения, и всё же — позволяет каменщикам мыслей, строителям глупых детских фантазий вновь взяться за свою работу.